– Жаль, – только и сказал он, а потом открыл сундучок, стоявший на столе, и достал оттуда потрепанный свиток. – Моё четвертое желание, Кристобаль Фейра: бери это и убирайся к морской матери. Насовсем.
Магус опустил руки.
…Хаген вышел из кабинета Лайры на негнущихся ногах, ошеломленный тем, что произошло у него на глазах между Крейном и его другом, теперь уже бывшим. Неужели карта того стоила? Неужели «Утренняя звезда», которая, быть может, давным-давно рассыпалась ржавой трухой, того стоила? Пересмешник чувствовал себя слишком усталым, чтобы хоть попытаться найти ответ на все эти вопросы. Он добрался до пристани, поднялся на борт «Невесты» и рухнул на свой тюфяк, с наслаждением позволив измученному телу расслабиться.
«Считаешь?»
«Но Крейн, наверное, не станет задерживаться здесь… сам не пойму, с чего я это взял. Да, „Невеста“ уходит сегодня. Я ничего не узнал о Гароне, и мы с тобой… не простились».
«Не знаю… я так устал. Быть может, ты и права, но… Мара!»
«Ты говорила, что исполняешь желания. А моё ты выполнила?»
Хотя – кто его знает? Быть может…
И он уснул.
Шум мор
Это была странная ночь – ночь, когда лунный свет наполнил небо от края и до края, как вино наполняет бокал. Фаби смотрела в окно и вспоминала все имена, которыми называли луну в старых сказках и легендах.
Ночная странница, Плакальщица, Госпожа теней и тихих песен…
«Ни одно не подходит», – подумала она, хмурясь. Этой ночью в небесах сиял огромный бриллиант – прозрачный камень чистой воды, способный своей острой гранью прорезать окно между мирами. Казалось, стоит лишь пристально взглянуть на удивительную драгоценность, лежащую на черном бархате, – и время остановится.
– Всё готово, – сказала Ризель, вздохнув. В её голосе были усталость и удовлетворение, но сонной она не выглядела. – Можешь идти спать, прочитаешь завтра.
Принцесса закончила новый перевод – отчего-то ей захотелось завершить долгий труд именно сегодня, заполночь. Фаби с легким сердцем осталась со своей госпожой, как того требовал обычай; Ризель было невдомек, что её подруга попросту боится заснуть. Впрочем, со дня на день она должна была обо всем догадаться, потому что темные круги под глазами Воробышка приобрели вид, который трудно было списать на обычное переутомление и недостаток прогулок на свежем воздухе.
«Что я ей скажу? – уныло подумала Фаби. – Прошу прощения, Ваше Высочество, но кошмары становятся всё хуже. Я вижу себя запертой в пещере, где спят тысячи металлических созданий – ни живых, ни мертвых. Как будто моя душа норовит переселиться в металлическое тело… Что бы это значило, Ваше Высочество? Быть может, один из алхимиков сумеет понять? Правда, после его изысканий меня придется собирать по частям…»
– А можно почитать сейчас? – спросила она вслух и невольно насладилась удивлением принцессы. Мало кому удавалось застать Её Высочество врасплох. – Если, конечно, вы позволите…
– П-позволяю, – запнувшись, ответила Ризель, глядя на свою подругу с каким-то странным выражением лица. – Только не всё, а то мы так до утра просидим. Вот… этот отрывок, пожалуй, подойдет.
Фаби привычным жестом приняла из рук принцессы лист бумаги, исписанный убористым почерком, чьи буквы походили на рассыпавшиеся булавки, и начала читать.
… – Не надо! Прошу, пощадите! Умоляю!!
Просьба превратилась в вопль, вопль перешел в глухой стон. На перекошенном от боли лице человека, чьё тело покрывали раны от ожогов, плясали красные и зеленые отблески: первые отбрасывало пламя жаровни, а вторые были отражением светящихся стен. Переборки начинали светиться зеленым, когда «Утренняя звезда» была чем-то недовольна или боялась; Звездочета это несказанно раздражало, но сделать он ничего не мог.
Сейчас, впрочем, пирата куда больше занимал несчастный пленник, который продолжал невнятно бормотать просьбы о снисхождении. Наивный дурак! Звездочет улыбнулся, и эта улыбка заставила пленника умолкнуть – он понял, что обречен.
Змееныш, наблюдавший за происходящим из угла, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Ему уже не раз приходилось быть свидетелем подобных сцен, которые заканчивались всегда одинаково: поутру