публика, нежели в порту и его окрестностях: надменные торговцы, заносчивые старшие приказчики и их забитые помощники «на все случаи жизни». Местные вывески тоже были особенными – они не поражали взгляд разноцветьем или более-менее умело нарисованными картинками, но сообщали сдержанно и с достоинством о том, что за контора располагается в том или ином доме. Умберто они показались на редкость однообразными: по большому счету, менялись лишь имена и способ начертания букв, а заканчивались надписи почти одинаково – «… и сыновья», «… и партнеры» или же «… и компания». От всех этих «и» у моряка рябило в глазах.
По своей воле Умберто ни за что на свете сюда бы не пришел, но как-то само собой вышло, что поутру, когда Эсме и Хаген отправились в банк, он увязался следом – и теперь скучал, наблюдая сквозь окно банковской конторы «Орвель и сын» за тем, как оборотень и целительница играли свои роли. Поначалу клиентов в конторе встретили с прохладцей: приказчик поклонился им, поприветствовал, а на его длинном унылом лице отчетливо читалась скука. Но потом Хаген представился, и имя «Марко Эсте» произвело совершенно неописуемый эффект – приказчик от неожиданности чуть было не подпрыгнул, потом, склонившись подобострастно, о чем-то спросил. Хаген, улыбаясь, протянул ему свиток с печатью: это была, как догадался Умберто, печать Северо-западного торгового дома, а сам свиток, должно быть, удостоверял личность его обладателя. Приказчик, сделавшись бледнее мела, вихрем взлетел на второй этаж, и вскоре оттуда уже спускался, радушно улыбаясь, тучный человек в темно-синем сюртуке – не иначе, сам Орвель.
А дальше хозяин конторы завел беседу с гостем, и о её смысле Умберто мог лишь гадать. Эсме улыбалась, иногда кивала, но почти ничего не говорила; впрочем, этого от неё и не требовалось.
– Эй! – скрипучим голосом сказал кто-то за спиной Умберто. Моряк обернулся и увидел Кузнечика. – Ты чего тут делаешь?
– Стенку подпираю. Сам-то откуда взялся?
– Приказали, – ответил юнга, слегка обидевшись. – Кап… гм… Бастиан сказал, шкипер Эсте после банка займется делами, а его… э-э… родственница не должна оставаться одна. Так что я буду за ней ходить, носить корзину с покупками и всё такое… Для неё сняли комнаты в самой дорогой гостинице, если ты не знал. Она довольна, только немного злится, что ларима пришлось оставить на борту.
– Всё-то он просчитал, – пробормотал Умберто с легкой досадой. – Ну и хорошо. Я вас обоих буду охранять.
– От кого? – простодушно спросил мальчик. – Мы же не в порт пойдем, а куда-нибудь в торговые ряды, где всякие лавки-магазинчики. Сам видел – там народу полно, стражи чуть ли не на каждом углу стоят. И…
Он вдруг замолчал, уставившись на дверь банковской конторы, и расплылся в улыбке. Умберто оглянулся: Орвель и его гости прощались у порога, соревнуясь в умении говорить комплименты. Изумление юнги было вполне понятным, Умберто и сам испытал нечто похожее, когда утром увидел целительницу: девушка преобразилась едва ли не больше, чем оборотень-пересмешник. Купленное, должно быть, ещё в Кааме платье – черное с огненно-красными цветами – превосходно сидело на её изящной фигурке; заколотая брошью накидка из красного кружева придавала бледному лицу румянец, а волосы удерживал на затылке гребень, украшенный россыпью мелких красноватых камней. Она была очень хороша собой.
Вот обмен любезностями завершился, и Крейн взял свою «родственницу» под руку…
«Не Крейн, а Хаген, – поправил себя Умберто. – Оборотень с его лицом, но не он сам!» Это была всего лишь игра, театр, подмостками которого стала вся Эверра, а зрителями – горожане. На симпатичную пару заглядывались прохожие, не в силах скрыть любопытства, и некоторые улыбались восхищенно: эти двое, молодые, красивые и богатые, казались воплощением мечты о счастье. Умберто почудилась некая злая ирония судьбы в том, что это «счастье» на самом деле было сплошным притворством.
Но если бы на месте оборотня и впрямь был Кристобаль Крейн?..
Марко Эсте негромко сказал что-то своей «родственнице», а потом наклонился и по-братски поцеловал её в щечку. «Интере-есно, – подумал Умберто с мрачной ухмылкой. – Неужели капитан ему это разрешил?» Так или иначе, нахального пересмешника не ударило молнией и не обратило в пепел. Эсме произошедшее ничуть не смутило; она пожелала шкиперу удачного дня и рукой, затянутой в перчатку, махнула Кузнечику, который тотчас же сорвался с места. Вдвоем они пошли вверх по улице, Эсме – на шаг впереди. Хозяйка и слуга, всё верно.
Умберто остался незамеченным.
…Догнать, остановить. Он сжал кулаки. Сегодня Крейн не следит за ними, сегодня можно всё, что захочешь. Разве он не мечтал поговорить с ней по душам, наедине – так, чтобы никто не слышал. Так вот он, шанс!..
– Куда это ты собрался? – спросил знакомый голос. «Будь ты проклят!» – мысленно взвыл моряк и повернулся к своему капитану. Он сам себе казался псом, спешащим на зов хозяина, только вот был ли этот пес верным?..
Эсме махнула Кузнечику рукой и, когда он поравнялся с нею, спросила:
– Надеюсь, ты вчера выполнил мою просьбу?
– Я видел три вывески, – ответил он. – Идем? Первая тут, рядом.
– Да, конечно… – сказала целительница, но отчего-то сама идти медлила. На её лице отражались сомнения, и Кузнечик догадывался, что могло стать их причиной: страх вызвать недовольство Крейна боролся с желанием выполнить задуманное. Только вот он понятия не имел, зачем Эсме понадобилось разыскивать в Эверре собратьев по ремеслу. «Помоги мне, – попросила она накануне, когда „Невеста ветра“ причалила. – Разведай, где здесь живут целители. Это очень важно!»
– Не боишься, что капитан рассердится?
– Рассердится? О-о, да он будет в бешенстве! – Эсме криво улыбнулась. – Возвращайся обратно, а то и тебе достанется…
– Глупости! – сердито фыркнул юнга. – Знаешь, что он мне сказал сегодня утром? «Тенью за ней ходи, не мешай, не перечь, но смотри в оба и если вдруг увидишь что-то странное – бегом за помощью!» – Длинную фразу он протараторил на выдохе и закашлялся, а когда вновь обрел дар речи, прибавил: – Вот если я тебя брошу, тогда мне точно попадет.
– Можно подумать, случись и впрямь что-нибудь плохое, ты успеешь добежать до пристани, – заметила целительница и насторожилась, заметив его изменившийся взгляд. – Погоди-ка… меня что, охраняют?
Кузнечик тяжело вздохнул и признался: да, так оно и было. Эсме попыталась разузнать подробности, но тут мальчишка вспомнил о своем знаменитом упрямстве и сделался нем как рыба, так что ей пришлось отступить. Кузнечик незаметно перевел дух.
– Ладно, идем… – сказала она с напускным равнодушием. Юнга почувствовал, что надо лишь немного подождать, и он узнает причину, из-за которой рассудительная и спокойная Эсме решилась на авантюру – о, это должно было быть что-то из ряда вон выходящее! Они прошли едва ли шагов тридцать, и целительница начала говорить – вполголоса, не глядя на своего юного собеседника и не ожидая от него ответных слов.
– Со мной происходит что-то странное, Кузнечик, и ты это должен понимать лучше других. Не забыл, что случилось наутро после нашей встречи со Стражами? А как Пьетро сломал ногу, когда мы возвращались из Ямаоки, припоминаешь?
Он помнил. Последнее происшествие было из числа глупейших случайностей: как-то ночью об оставленный на палубе ящик споткнулся вахтенный матрос, и нога его громко хрустнула. Рядом были только сам Кузнечик и Джа-Джинни – крылан-то и послал оторопевшего юнгу за целительницей.
Но когда Эсме прикоснулась к матросу, который лежал, запрокинув голову, и стонал от боли, произошла странная вещь: кожа на поврежденной ноге мгновенно покрылась волдырями, словно кто-то вылил на бедолагу Пьетро ведро кипятка. Волдыри эти на глазах делались всё больше и глубже, пока Эсме не опомнилась. Пьетро, к счастью, ничего не понял – он не увидел жуткого зрелища, а боль принял как должное. Джа-Джинни и Кузнечик решили никому не рассказывать о случившемся: быть может, подумали они, целительница просто устала? Конечно же, обо всем узнал капитан – все трое на следующий день чувствовали его внимательный взгляд, – но и он предпочел молчать.
Донельзя смущенная Эсме не пыталась оправдываться…
– Но ведь это был единственный случай! – сказал Кузнечик. Девушка покачала головой и проговорила
