горячая. Так уже бывало раньше, но сейчас Кузнечику показалось, что капитан на самом деле стоит за спиной и шепчет еле слышно: «Не бойся!» Он попытался расслабиться, успокоиться – и совсем скоро почувствовал, как страх перед пардусом сгорает в пламени, которое зажег Феникс. «Твой страх – мой страх», – сказал Крейн, и это не было игрой воображения.
– Не бойтесь! – воскликнула девушка, поворачиваясь к неожиданным гостям. – Она не причинит вам вреда!
Взгляд незнакомки по-прежнему был пустым и холодным, а ещё что-то неестественное почудилось юнге в её осанке – уж очень прямо девушка держала спину. Белая кошка подтвердила слова хозяйки мурлыканьем и не двинулась с места; она сидела и смотрела на Эсме и Кузнечика так, как не может смотреть ни одно животное, пусть даже очень сообразительное.
– Вы пришли проводить Лайона в последний путь, – печально сказала девушка. – Хорошо, что сегодня рядом с ним будет ещё кто-то, кроме нас… да, Эстрелла?
– Конечно, – ответила пожилая целительница. – Он этому тоже рад, я чувствую. Сама Эльга привела вас, госпожа! Но сейчас давайте помолчим. Осталось уже немного…
Она встала у изголовья кровати, а Эсме присела на единственный табурет, имевшийся в комнате. Кузнечик оказался не у дел и почувствовал себя очень неуютно, если вообще можно было чувствовать себя хорошо рядом с ложем умирающего целителя. Он отошел к окну и, прислонившись щекой к холодному стеклу, принялся размышлять.
Эсме говорила, что каждый целитель волей-неволей черпает силу из того же источника, который питает его собственное тело, сокращая тем самым отпущенный Заступницей срок пребывания на земле. «Зелья помогают отдалить конец, – сказала она как-то раз, не вынеся бесконечных расспросов юнги. – Собственно, без них ни один слуга Эльги не дожил бы и до тридцати. Но, как бы там ни было, мы растрачиваем свою жизнь на то, чтобы спасать чужие жизни…» Он всё это знал, но как-то не задумывался раньше о том, чем всё заканчивается.
«Выходит, они не просто умирают от старости?»
Белая кошка шумно вздохнула и положила голову на подушку; длинные усы защекотали лицо Лайона и он… улыбнулся. Обескровленные губы лишь чуть-чуть дрогнули, но всё-таки это совершенно точно была улыбка, и её заметили все.
Так, с улыбкой на устах, целитель и умер.
… – Нет, я вовсе не была его пациенткой, – сказала Эсме. Они покинули комнату, в которой служанка Лайона, с трудом сдерживая слезы, начала готовить тело своего хозяина к погребению, и спустились на первый этаж, в гостиную. – Я вообще впервые в этом городе.
Эстрелла и белая кошка смотрели на неё, не говоря ни слова; хозяйка кошки выглядела безучастной, словно разговор её вовсе не интересовал.
– Я искала целителя, который мог бы ответить на один непростой вопрос, – прибавила Эсме. – Вопрос… э-э… весьма деликатного свойства.
Против всех ожиданий Кузнечика, целительница Эстрелла промолчала, а вместо неё заговорила черноглазая девушка, чей странный взгляд всё ещё пугал юнгу.
– Лайон смог бы ответить на любой вопрос, – проговорила она с грустью. – Он был знатоком своего дела и не боялся трудностей. Вы прибыли в Эверру совсем недавно? Я догадалась, потому что ни вы сама, ни ваш слуга меня не узнали… Я Марлин. Марлин Краффтер. И Лайон, мой друг, был единственным, кто попытался исцелить моё увечье. – Она помедлила. – Вероятно, это его и убило.
Кузнечик застыл с открытым ртом.
«Друг?!..»
– Он очень вас любил, – сказала Эсме; слова её несли боль. Неподвижное лицо Марлин Краффтер на мгновение исказилось, словно на волю едва не вырвались тщательно сдерживаемые рыдания, а потом дочь повелителя Эверры начала говорить.
История её была короткой и простой.
…Марлин Краффтер, которой лишь несколько дней назад исполнилось двадцать, была слепа от рождения. Скрыть это от окружающих не представлялось возможным, поэтому лорд Вейри и его супруга поступили иначе: они сразу же сообщили всем о своей беде и принялись искать целителя, который смог бы совершить чудо.
Таковых не нашлось.
Для всех небесных детей, и в первую очередь для собственных родственников, Марлин была кукушкой. Вслепую она не могла освоить тайны механической магии и потому оказалась обречена на бесцельную жизнь в одиночестве, без надежды даже на замужество из практических соображений: три её старшие сестры, здоровые и красивые, легко завоевывали сердца всех вероятных кавалеров, а первая дочь Вейри Краффтера, Аннабелла, уже вышла замуж за одного из весьма влиятельных членов семейства Фиренца. Когда шесть лет назад Марлин осознала, что ей суждено бродить в темноте, быть может, два-три столетия, лорду-искуснику пришлось звать во дворец целителя, чтобы тот зарастил её запястья, искромсанные тупым ножом.
Так появился Лайон.
К счастью, Марлин уже знала, что целитель не умеет отказывать в ответ на просьбу о помощи; к счастью, ей хватило самообладания и смелости ни о чем не просить. Молчала она и потом, когда молодой целитель стал появляться во дворце всё чаще, используя для этого самые разные поводы. Лорд Вейри их встречам не мешал, хотя и поручил слугам следить за тем, чтобы юноша не перешел границ дозволенного. Быть может, останься всё по-прежнему, влиятельный магус всерьез задумался бы о том, насколько применимо к его дочери древнее правило о недопустимости браков между детьми земли и неба… но богам было угодно, чтобы через десять с лишним лет после того, как старейшина клана Краффтер послал письмо с просьбой о помощи в Воронью цитадель, Бдительные ему всё-таки ответили.
Так появилась Дымка.
Большая кошка, выращенная в лабораториях алхимиков, несла в себе и на себе частицу древней магии семейства Корвисс: её массивный серебряный ошейник таил некое хитроумное устройство, позволявшее тому, кто надевал на руку специальный браслет, составлявший пару с ошейником, видеть то же самое, что видела Дымка. Браслет защелкнул на руке Марлин сам Кармор Корвисс, ближайший сподвижник пребывавшего в добровольной ссылке старейшины Воронов, и с тех пор она его не снимала.
Мир тьмы стал миром черно-белых фигур, размытых теней и вечного сумрака. Постепенно девушка и кошка привыкли друг к другу, и Марлин даже перестала вздрагивать всякий раз, когда её рука нащупывала под гладкой шкурой пардуса металл. Она не хотела думать о том, что сделали с Дымкой алхимики, она хотела лишь наслаждаться новым миром, хоть он был и жалким подобием того, который представлялся ей по рассказам Лайона.
Лайон оказался, пожалуй, единственным, кого случившееся нисколько не обрадовало. Их встречам во дворце пришел конец: обретя зрение, девушка обрела и некую более важную роль в семье. На неё уже не смотрели с жалостью, как на беспомощную калеку, её уважали и боялись… точнее, страх вызывала Дымка, но это не имело особого значения. Целителю дали понять, что в его услугах больше не нуждаются, и теперь уже Марлин пришлось изыскивать пути для того, чтобы тайком увидеться с тем, кто долгие годы был её единственным другом.
Чем всё закончилось, Эсме и Кузнечик видели своими глазами, а до этого ещё была неделя медленного угасания…
– Вас пугает, наверное, моё спокойное лицо, – прошептала Марлин. – Я давно знала, что переживу его, ведь отпущенные нам Заступницей сроки трудно сравнивать. Но потерять всё сейчас… Это больно. Простите, я не могу больше говорить.
Кузнечик тихонько вздохнул: он понимал молодую ласточку, наверное, лучше кого-то другого. Она страдала, но была вынуждена повиноваться обычаю и вести себя с достоинством… а ведь страдание должно было лишь усилиться в скором времени – потом, когда она окончательно осознает, что прошлого не вернуть. Ещё он теперь понимал, отчего никто больше не пришел проводить целителя в последний путь: Лайон был молод и должен был прожить ещё много лет, не случись на его пути Марлин Краффтер. Эсме не раз говорила, что слуги Эльги вовсе не всемогущи и не могут восстановить то, чего нет. Должно быть, глаза Марлин лишь с виду казались обычными, здоровыми, а на самом деле чего-то в них не хватало для того,
