заговорить со своим будущим зятем, не смея поднять на него глаза, наблюдаемая всем обществом, она постоянно трепетала'. Наталье Николаевне очень хотелось поверить в то, что Дантес принес себя в жертву ради нее и что он влюблен по-прежнему. По словам Фикельмон, H. H. Пушкина не желала верить, что Дантес предпочел ей сестру, и 'по наивности или, скорее, по своей удивительной простоте, спорила с мужем о возможности такой перемены в его сердце, любовью которого она дорожила, быть может, только из одного тщеславия'.[359]
31 декабря, в канун нового года, был большой вечер у Вяземских. В. Ф. Вяземская впоследствии рассказывала об этом новогоднем вечере П. И. Бартеневу: 'В качестве жениха Геккерн явился с невестою. Отказывать ему от дома не было уже повода. Пушкин с женою был тут же, и француз продолжал быть возле нее. Графиня Наталья Викторовна Строганова говорила княгине Вяземской, что у него такой страшный вид, что, будь она его женою, она не решилась бы вернуться с ним домой'[360]
Видимо, и дома Пушкину в эти дни было тяжело. Сообщая отцу о предстоящей свадьбе своей свояченицы, Пушкин писал: 'Шитье приданого сильно занимает и забавляет мою жену и ее сестер, но приводит меня в бешенство. Ибо мой дом имеет вид модной и бельевой лавки' (XVI, 213,405).
10 января состоялась наконец свадьба, которой с таким нетерпением дожидалась Екатерина Гончарова.
Накануне, 9 января, Карамзина сообщила: 'Завтра, в воскресенье, состоится эта удивительная свадьба {…} Все это по-прежнему очень странно и необъяснимо; Дантес не мог почувствовать увлечения, и вид у него совсем не влюбленный. Катрин во всяком случае более счастлива, чем он'.[361]
В первые дни после свадьбы всем окружающим казалось, что дело пришло к благополучному исходу. (173)
Александр Карамзин с удовлетворением рассказывал: 'Неделю назад сыграли мы свадьбу барона Эккерна с Гончаровой. Я был шафером Гончаровой. На другой день я у них завтракал. Leur interiur elegant[362] мне очень понравился. Тому два дня был у старика Строганова (le pere assis[363]) свадебный обед с отличными винами. Таким образом кончился сей роман a la Balzac, к большой досаде с. — петербургских сплетников и сплетниц'.[364]
Карамзиных настолько поразило убранство комнат, которые барон Геккерн приготовил для молодоженов, что они возвращаются к этому в своих письмах несколько раз. По словам Софьи Николаевны, ее братья 'были ослеплены изяществом их квартиры, богатством серебра и той совершенно особой заботливостью, с которой убраны комнаты, предназначенные для Катрин'. [365]
11 января в нидерландском посольстве состоялся свадебный завтрак. С. Н. Карамзина была в числе приглашенных. Она так передает свои впечатления: 'Ничего не может быть красивее, удобнее и очаровательно изящнее их комнат, нельзя представить себе лиц безмятежнее и веселее, чем лица всех троих, потому что отец является совершенно неотъемлемой частью как драмы, так и семейного счастья. Не может быть, чтобы все это было притворством: для этого понадобилась бы нечеловеческая скрытность, и притом такую игру им пришлось бы вест! всю жизнь!'. И все-таки Софья Николаевна не верит в искренность этой идиллии. 'Непонятно!', — так заключает она свои размышления о Геккернах.[366]
Люди, сталкивающиеся со всеми тремя действующим! лицами чаще, яснее видели то, что было скрыто от посторонних глаз.
Жуковский позднее записал о Дантесе со слов Александрины Гончаровой: 'После свадьбы. Два лица. Мрачность при ней. Веселость за ее спиной. Les gevelations d'Alexandrine. [367] При тетке ласка с женой: при Александрине и других, кои могли рассказать, de brusqueries.[368] Дома же веселость и большое согласие'.[369] При Наталье Николаевне Дантес был «мрачен», разыгрывал (174) из себя жертву и уверял, что любит только ее. На глазах у тетушки (так же как и в доме Карамзиных) он играл роль счастливого мужа.
Так же оценил поведение Дантеса и Александр Карамзин, когда он впоследствии стал переосмыслять то, мимо чего раньше проходил как бы с закрытыми глазами. В мартовском письме к брату он тоже обвинил Дантеса в двуличии и притворстве: '…он {…} передо мной прикидывался откровенным, делал мне ложные признания, разыгрывал честью, благородством души'.[370] Двойную игру Дантеса раньше всех разгадала Александрией, которая в этом кругу знала о нем больше, чем кто-либо другой. После переезда сестры в дом нидерландского посольства она бывала там, как она сама признавалась, 'не без довольно тягостного чувства'.[371]
Совершившаяся свадьба вновь приковала внимание великосветского общества к Жоржу Геккерну и Пушкиным. Вот почему посланнику так важно было именно в этот момент оказать воздействие на общественное мнение. Барон Геккерн не жалел средств на свадебные расходы: нужно было, чтобы молодожены произвели в обществе самое благоприятное впечатление. С этой целью широко демонстрируется прелестная квартира молодых, устраиваются приемы, наносятся визиты.
Несмотря на предупреждение, которое было ему передано через секундантов в ноябре, Дантес приезжал и к Пушкину со свадебным визитом. Поэт его не принял. По настоянию барона Геккерна Дантес после свадьбы дважды писал Пушкину. На одно письмо поэт ответил на словах, что 'не желает возобновлять с Дантесом никаких отношений'. Второе вернул нераспечатанным.[372]
14 января был устроен свадебный обед у графа Строганова. Пушкин знал, что окажется за одним столом с Геккернами, но отказаться от приглашения Строганова счел неудобным.
Данзас рассказывает: 'На свадебном обеде, данном графом Строгановым в честь новобрачных, Пушкин присутствовал, не зная настоящей цели этого обеда, заключавшейся в условленном заранее некоторыми лицами примирении его с Дантесом. Примирение это, однако же, не состоялось, и, когда после обеда барон Геккерен, отец, подойдя к Пушкину, сказал ему, что теперь, когда поведение его сына совершенно объяснилось, он, вероятно, забудет все прошлое и изменит настоящие отношения (175) свои к нему на более родственные, Пушкин отвечал сухо, что, невзирая на родство, он не желает иметь никаких отношений между его домом и г. Дантесом'.[373]
Все это делалось публично. Геккерн наглядно демонстрировал обществу свою терпимость и миролюбие и давал понять всем, что Пушкин ведет себя «ужасно». И все вокруг, в том числе и близкие друзья, в один голос восклицали: 'Да чего же он хочет? да ведь он сошел с ума! он разыгрывает удальца!'.[374]
Между тем зимние праздники были в самом разгаре, и Пушкины волей-неволей встречались с Геккернами почти каждый вечер.
14 января, т. е. в тот же день, когда произошел инцидент на обеде у графа Строганова, Пушкины и чета молодоженов снова встретились вечером на балу во французском посольстве. А. И. Тургенев об этом вечере у Баранта писал: 'Бал его был блестящий и великолепный'.[375] Тургенев отметил, 'прелесть и роскошь туалетов' присутствовавших дам и сделал в дневнике одну запись, которая не поддается точной расшифровке: 'Пушкина и сестры ее…'.[376] Может быть, Тургенев имел в виду тот самый инцидент, о котором упомянул Дантес в своем письме к полковнику Бреверну. В этом оправдательном письме Дантес сообщал со слов своей жены о каком-то ее столкновении с Пушкиным на балу у Баранта (Пушкин якобы просил Екатерину Николаевну выпить за его здоровье, она отказалась: тогда Пушкин пригрозил: 'Берегитесь! Я принесу вам несчастье…'). Дантес упомянул также о том, что Пушкин на вечерах садился подле сестер, когда они оказывались рядом, и объяснял это так: 'Чтобы видеть, каковы вы вместе, каковы у вас лица, когда вы разговариваете'.[377] Так до нас дошла еще одна трагическая подробность этих дней: Пушкину мучительно было видеть, что его жена испытывает ревность к сестре.
П. А. Вяземский в одном из своих писем тоже сообщал о бале у французского посла. Вот что он писал о чете Геккернов: 'Мадам Геккерн имела счастливый вид, который молодил ее на десять лет {…} муж тоже много танцевал, и никакая тень брачной меланхолии не легла на черты его лица, такого красивого и
