– Что вы себе позволяете, любезный… – пролепетал хозяин имения. Судя по тону, он еще отчаянно надеялся, что инцидент волшебным образом удастся замять и все вернется на круги своя. Мягким кошачьим движением оказавшись рядом, Мокин лизнул средний палец левой руки и смачно закатил Андрианову в лоб классический шелабан – даже звон пошел… Сидевший рядом Петруша, старательно сцепив пальцы на затылке, вжал голову в плечи.
– Вяжи, Сергеич, – распорядился Мокин. – Так и сидеть, ладошки сложить, ручки для удобства вытянуть!
– Слушайте!.. – протестующе вскрикнул Багловский, но тут же заткнулся, получив от Юли ребром ладони по уху.
Очень быстро воцарилось благолепие – трое сидели за столом, поневоле пригибаясь из-за связанных под затылками кистей рук, бросая испуганные взгляды. Юля надзирала за дверью. Мокин с торжествующим видом уселся за стол, налил себе коньяка, выпил и прокурорским жестом указал на Багловского коротким сильным пальцем:
– Твоя работа, интеллигент?
– Это ужасная ошибка… – промямлил тот.
– Сергеич, – сказал Мокин властно. – Изложи им все по порядку, мне самому интересно будет послушать, как ты раскрутил…
Раньше Кузьминкину представлялось, что неожиданная встреча с Мокиным как раз и была звездным часом. Лишь теперь он понял – вот его н а с т о я щ и й звездный час, ослепительный триумф нищего историка, оказавшегося вдруг грозным судьей…
– Начнем с визиток, – сказал он громко. – Вы, Виктор Викторович, напялили на нас светло-серые визитки, да и сами такую же надели… Любезный мой, визитки такого цвета как раз вполне уместны на заезжих иностранцах, но в Российской империи их носили крайне редко, а носили главным образом черные. И н ик о г д а – никогда в жизни! – человек из общества не повязал бы при визитке б а н т и к! Бантики при визитке носили исключительно дворецкие и ресторанные метрдотели, к вашему сведению… Это при фраке господа носили бантик… В конце концов, вы и не выдавали себя за обитателя прошлого времени, могли по слабому знанию реалий и напутать, так что выводы было делать рано. Вы физик… кстати, вы правда физик?
Багловский хмуро кивнул.
– Могли и ошибиться, – сказал Кузьминкин. – Так что не стоило с первых же минут поднимать панику. Но вот потом… Эти ваши офицер со студентом… Как выражается сынишка, я тащуся… От офицера и от студента. Любезные мои, т а к о г о офицера просто не могло оказаться в восемьсот семьдесят девятом году. Тогда военные носили кепи на французский манер, кепи, а не фуражки! Кепи отменили только в восемьдесят первом. И шашку, что висела у вашего офицерика на боку, ввели в восемьдесят первом, раньше были другие, отличавшиеся по виду. С шашкой вы и переусердствовали, и промахнулись. Переусердствовали, поскольку не знали, что тогдашние господа офицеры, будучи вне службы – а уж тем более в отпуске, в гостях у тетушки, – не носили ни холодного оружия, ни кобуры. Не полагалось по уставу… Мало того, шашка не только неправильная, принадлежащая более позднему времени, – она вдобавок не офицерская, а солдатская! У нее простой гладкий эфес, офицерские шашки были по эфесу украшены чеканным узором…
– Видали, какие у меня кадры? – гордо осведомился Мокин. – Сергеич, хлопни коньячку, заслужил…
У Кузьминкина и в самом деле пересохло в глотке. Он залпом осушил рюмку. Троица мошенников, приведенная логикой научных фактов в подавленное состояние, молча зыркала исподлобья.
– Перейдем к студенту, – продолжал Кузьминкин, незаметно для себя принявший привычную позу лектора. – В Московском университете изволите грызть гранит науки, милейший? Какого ж тогда рожна у вас на плечах контрпогоны? Контрпогоны носили исключительно студенты технических институтов, и никак иначе. В гуманитарных вузах ничего подобного не было… зато на вашей тужурке нет и следа петлиц, которые студенту университета как раз положены…
– Говорил я тебе? – мрачно огрызнулся Багловский, повернувшись к Петруше. – Чтобы проверил тщательнее? Поленился, оболтус…
– Пойдем дальше, – сказал Кузьминкин. – Займемся персоною нашего хлебосольного хозяина…
Он приблизился к Андрианову – тот в первый миг испуганно отшатнулся, без труда сорвал с лацкана орден Станислава и, вертя его меж пальцев, весело продолжал:
– Во-первых, с черным сюртуком носили черные же брюки. Визиточные брюки, полосатые, главным образом серо-черные, стали носить с сюртуками только в начале двадцатого века. Во-вторых, с сюртуком носили исключительно черную обувь, а вы в коричневых штиблетиках… Это петербургский-то статский советник, человек, безусловно, светский? Или будете меня уверять, что отстали от столичной моды в глуши? Далее, – он покачал орденом, выставив его на всеобщее обозрение. – Я не зря поинтересовался у вас насчет вероисповедания. Уверяете, что православный с рождения, а орденок у вас того образца, что давали исключительно лицам нехристианских вероисповеданий. Потому в центре креста орел, а не монограмма «Святой Станислав»… Вот так, господа. Все эти огрехи, вместе взятые, вас и выдали, ненаучно выражаясь, с потрохами…
Повернулся к Мокину и развел руками, давая понять, что кончил.
– А самое главное! – рявкнул вдруг Мокин, выбросив руку. – Я в жизни выхлебал цистерну коньяка! И родимый «Хеннесси» опознаю моментально, хоть вы и пытались мне его впарить за шустовский! В жизни не пробовал шустовского, но сильно сомневаюсь, чтобы он как две капли воды походил на «Хеннесси»! С чего бы вдруг? – Он, поигрывая пистолетиком, обозрел всю морально уничтоженную троицу. – Ну, хрюкните что- нибудь, морды… Куш хотели сорвать? Когда я приеду покупать железные дороги с поллитровой банкой брюликов? Думали, новый русский – дуб дубом? А как я вас!
– Да уж… – протянул Багловский с некоторым даже заискиванием.
– Так, – сказал Мокин властно. – Прокачаем кое-какие непонятные детали… В этой вашей «переходной камере» вы нас попросту обдали какой-то дурью? Вырубающим газком? А?
– Каюсь… – криво усмехнулся Багловский.
– Ага, потому-то и начались эти странности с временем – взялись откуда-то лишние два-три часа, словно мы летели в самолете с запада на восток? Вот зачем, до сих пор не пойму…
