врасплох застигнутыми не грозит… Смотрите, господа! Узнаете?
Кузьминкин моментально узнал стоявшую на пригорке церквушку, мимо которой они проезжали в с в о е м времени – только тогда она была полуразвалившейся, жалкой кирпичной коробкой с выбитыми окнами, лишенной маковки, а сейчас выглядела новенькой, белая с темно-зелеными линиями и темно- красной крышей, а маковка с крестом сияла золотом.
– Впечатляет? – поинтересовался Багловский так гордо, словно это он построил маленькое чудо.
– Впечатляет… – сознался Мокин.
Коляска долго ехала среди редколесья и зеленых равнин – и они понемногу начинали привыкать к д р у г о м у времени, перестали вертеть головами, не видя ничего интересного. До тех пор, пока впереди не показались мирно беседующие люди – один держал в поводу лошадь, белый китель издали бросался в глаза.
– Ага, – быстрым шепотом сказал Багловский. – Вон тот – студент, племянник хозяина. Лоботряс потрясающий, дуб дубом, приготовьтесь, Юленька, к тому, что ухаживать начнет, – ну, разумеется, со всем тактом, как-никак мы в приличном обществе… Офицера я не знаю, кажется, родственник соседей, тут верстах в пяти еще одно имение, побогаче…
Беседующие не без любопытства уставились на приближавшуюся коляску, офицер отвел лошадь в сторону от дороги.
– Все, – еще тише сказал Багловский. – Соберитесь, вступаем в долгий и непосредственный контакт…
Офицер выглядел невероятно подтянуто и браво – в белейшем безукоризненном кителе, столь же белоснежной фуражке с алым околышем и сияющей кокардой. Сверкали сапоги, сверкала надраенная рукоять шашки в черных ножнах, сверкали золотые погоны.
Студент рядом с ним выглядел, конечно же, не в пример менее импозантно: светло-серая тужурка с черными контрпогончиками, украшенными начищенным вензелем «Н I», хотя и сияла золотыми пуговицами, в сравнении проигрывала. Золотой перстень на пальце студента особой авантажности не прибавлял.
– Господин Багловский? – воскликнул кудрявый молодой человек, отнюдь не похожий на дебила, но, несомненно, отмеченный неизгладимой печатью лени и разгильдяйства. – То-то дядюшка вас ждал… Из города коньяк привезли, стерлядь… Я, признаться, истомился в предвкушении…
– Вы, Петенька, неисправимы, – непринужденно сказал Багловский. – На вашем месте я бы помог дяде составить расчеты…
– Виктор Викторович, но там же математика! – с неподдельным ужасом воскликнул студент. – Меня она погружает в неизбывную тоску самим фактом своего существования…
– Позвольте представить, – сказал Багловский. – Петруша Андрианов, названный так, имею подозрения, в честь незабвенного Петруши Гринева… Племянник Сергея Венедиктовича. Наши долгожданные аргентинские гости – господин Кузьминкин, господин Мокин, его племянница, мадмуазель Юлия Белевицкая…
– Поручик Ипполитов, – щелкнул каблуками бравый офицер. – Нижегородского драгунского полка. Гощу в имении тетушки, куда, пользуясь случаем, имею честь пригласить на обед в ближайшее, удобное для вас время. – Как и студент, он смотрел главным образом на Юлю, выглядевшую в платье по здешней моде прямо-таки Цирцеей.
Мокин незаметно подтолкнул Кузьминкина локтем в бок, и тот гладко ответил:
– Благодарю вас, постараемся непременно воспользоваться приглашением…
– Вы великолепно говорите по-русски, – вежливо сказал поручик. – Приятно видеть, что родители и на другом конце света не забывали об исторических корнях… Петруша, вы не подскажете ли темному бурбону, с какими державами граничит Аргентина?
Видимо, это был намек на некий прошлый конфуз, так как студент тут же нахохлился:
– Вы снова начинаете, поручик? Честное слово, я попросту запамятовал, что Венесуэла не граничит с канадскими владениями британской короны… Причем же здесь Аргентина? Аргентина граничит с Мексикой, уж такой пустяк я помню…
– Вы себя полностью реабилитировали в моих глазах, Петруша, – с преувеличенной серьезностью сказал поручик, незаметно для студента послав Багловскому иронически-понимающую улыбку. – Господа, честь имею откланяться. Тетушка ждет к ужину, а поскольку я ее единственный, но не бесспорный наследник, приходится подчиняться установленному регламенту…
Он вновь четко поклонился, ловко вскочил в седло и отъехал.
– Восемь тысяч десятин в Орловской губернии, – сказал Петруша, усаживаясь на козлы рядом с Филимоном. – Выигрышные билеты, изрядный капитал в Русско-Азиатском банке. Будь это моя тетушка, я бы тоже мчался к ужину, как кентавр…
– Вы циник, Петруша, – сказал Багловский.
– Помилуйте, всего лишь привык докапываться до истины…
– Ого! Уж не с нигилистами ли связались за то время, что мы с вами не виделись?
– Виктор Викторович! Уж такое совершенно не в моем характере! Любовь к истине ничего общего с нигилистическими умствованиями не имеет. Вот, например, мой дражайший дядюшка намеревается стать Наполеоном железнодорожного строительства и с вашей помощью, господа, быть может, и станет. Это бесспорная истина. Но столь же бесспорной истиной является и то, что я ради всех грядущих прибылей не стал бы корпеть над бесконечными бумагами, испещренными скучной цифирью… Мадемуазель Юлия, не сочтите мой вопрос за нескромность… Надеюсь, вы не знаете математики?
– Представления о ней не имею, – безмятежно ответила Юля. – Она меня ужасает.
– Вы меня окрыляете! Меж тем в нашем Московском университете это страшное слово – математика – слышишь ежедневно. Декарт, Лобачевский, Бернулли… Вам не доводилось бывать в Париже? Мне представляется, ваше платье сшито по последней парижской моде…
