меня не наблюдалось. Сычев грохнулся на колени, обнял меня за ноги и, захлебываясь, истерично заговорил:
– Нет… Рита… так нельзя… просто от того, что тебе вдруг что-то взбрело в голову… Я же стараюсь изо всех сил! Рита!!! Разве у тебя есть ко мне претензии… ну в том смысле… в котором ты говорила?
Что я могла ему сказать? Что не люблю его и никогда не любила? Что все это время использовала только его мужское тело и принимала подарки. Он действительно не так уж много и просил. А если бы я его любила, то сама изо всех сил подстраивалась бы под него. И просить не надо было бы. Пытаясь высвободиться из его объятий, я тоже сбивчиво, будто бы мучаясь, проговорила:
– У меня нет претензий… просто у меня все… ну… я не знаю, как сказать… перегорело, что ли…
– Риточка! Любимая! Я все сделаю для того, чтобы у тебя опять… Вот увидишь… Ты будешь счастлива! Я что-нибудь придумаю… Вот!!! – Он даже смог улыбнуться. – Будущим летом мы можем поехать в Болгарию! Помнишь, ты хотела на Золотые Пески?!
Я хотела в Болгарию, но теперь только не с ним. Всего этого я не могла бросить в его искаженное горем лицо. Я сказала:
– Я не хочу в Болгарию. Выяснилось, что мне загорать нельзя.
Мне можно было загорать. Мне все можно было. Но не с ним! Не с ним! Не с ним!
– Не можешь загорать и не надо! Мне вообще не нравятся загорелые женщины… Мы можем поехать в Финляндию… А, Ритуля! Хочешь, я выпрошу отпуск по… личным обстоятельствам, и мы поедем… через неделю!
Я не хотела бы с ним даже в Париж, а потому, не без усилия расцепив сычевские руки, села на табуретку и категорически заявила:
– Нет, Саша. Прости, но ничего больше не надо. Все кончено. И рвать отношения нужно сразу, чтобы один раз переболеть – и все!
Его лицо из несчастного трансформировалось в злобное. Он поднялся с колен, сложил на груди руки и сказал тем же тоном, каким учил меня не всасывать с шумом макароны:
– Все ясно! У тебя другой!
– Да нет же, Саша! – отозвалась я. У меня не было другого. Я страшно тосковала по Ленечке, но его у меня не было. За этот год, что мы не виделись, Зацепин мог увлечься другой женщиной. Вполне могла найтись утешительница. На его светлые глаза женщины летели мотыльками. – У меня никого нет!
– Врешь!!! – неожиданно гаркнул он, и лицо его перекосилось отвратительной гримасой.
С удивлением посмотрев на него, я ответила:
– Нет. Я правду говорю.
– Ага! Как же! Так я и поверил! Да ты же… – И Сычев выругался, чего ранее не приветствовал.
– Ну знаешь!!! – возмутилась я, вскочив с табуретки и уперев руки в бока. – Если ты думаешь, что таким образом можешь вернуть меня, то здорово ошибаешься!!
Он подскочил ко мне и, схватив за ворот халата, здорово сдавив мне при этом горло, крикнул в самое лицо:
– Это ты ошибаешься, что можешь поступать со мной, как тебе заблагорассудится!! Я, между прочим, мужчина и не позволю…
Я вырвалась, отпрянула к стене и закричала в ответ:
– Чего ты там мне не позволишь?!! Ты в моем доме, и если будешь тут орать и… делать мне больно… я вообще… Я вызову милицию, понял!! И на кафедру твою письмо накатаю… что ты руки распускаешь!
– Ты не сделаешь этого!! – прошипел он.
– Сделаю!!! Если ты не уймешься, непременно сделаю!! – пообещала я.
И я действительно сделала бы. Он прочел это в моих глазах, а потому как-то опять сник, сел к столу и, обхватив голову руками, навис над недоеденными макаронами. Мне это не понравилось. Я на его месте уже паковала бы вещички или, гордо бросив их здесь, ушла бы в чем была: в халате на почти голое тело. Сычев уходить явно не собирался. Он потер руками лицо и спросил:
– А может быть, ты это затеяла потому, что я так и не подготовил тебя в университет? – И, не давая мне ответить, стал объяснять: – Так я бы подготовил… просто я понял, что тебе это не надо… что ты не хочешь учиться вообще… Разве не так?!
– Так, Саша, так! – Я обрадовалась, что можно опять говорить спокойно. – Не надо мне никакого университета, но и… Пойми, я не виновата, что… разлюбила…
– Разлюбила?!! – Сычев поднял на меня измученные глаза. – Да разве ты любила?!! Ты же только принимала мою любовь! Думаешь, что я полный дебил?! Думаешь, не понимал этого?!!
– Ну… раз уж понимал…
– Да!!! Я все знал, только думал, что, может, все-таки полюбишь… потом, когда-нибудь… Разве меня не за что любить?!! Ты скажи!!!
– Есть за что, Саша!!! Конечно же, есть!!! Ты добрый, щедрый… Ты… ты любовник прекрасный… И вообще… Но я же не виновата, что не получилось…
– Не получилось… – горько повторил он. – И что теперь?
– Теперь нам надо расстаться. Прости меня…
Он встал с табуретки, бросил на меня грустный взгляд в надежде на то, что я его остановлю, но я не остановила. Он прошел в комнату, покидал в сумку первые попавшиеся вещи и ушел. Я торжественно выбросила в унитаз его макароны и недогрызенную сосиску. Все! С Сычевым покончено! Свобода! Какое же это прекрасное слово – свобода! Я обошла свою квартиру, складывая в большой полиэтиленовый пакет оставшиеся от него вещи: журналы «Исторический вестник», стопки белья, которые он не стал доставать из шкафа, бритвенные принадлежности и разную мужскую мелочевку. Пакет выставила на балкон. Мало ли, захочет забрать свои многочисленные носки и плавки. Мне чужого не надо. Претензий за то, что выбросила, – тоже.
Полностью насладиться свободой я не могла, потому что время от времени Саша звонил, уговаривая меня разрешить ему вернуться. Иногда приходил, пытаясь разжалобить уверениями в сумасшедшей любви, и даже приставал с поцелуями, надеясь, что вновь сработает половой инстинкт, который, в общем-то, и соединил меня с ним.
Таким образом валандалась я с Сычевым около полугода. На мое счастье, в нашем районе выстроили новую телефонную станцию и поменяли номера. Сашины звонки прекратились. Но он еще пытался ловить меня в подъезде, а потом все-таки исчез из моей жизни. Я искренне надеялась, что навсегда.
Еще полгода мне понадобилось на то, чтобы прийти в себя после этого «приключения» с преподавателем истории. Без Сычева, с подругой Татьяной, я съездила в Ялту и прекрасно провела там время. Перечитала кучу детективов и другой литературы, пересмотрела все свои любимые телепередачи до полного к ним отвращения и раз десять сходила в театр и в кино. А затем я уже не знала, что мне делать со своей свободой. О Ленечке я старалась не думать, но однажды поймала себя на том, что опять строю мужчинам глазки на улице и даже в том стройтресте, где продолжала работать. Когда ко мне снова начали подъезжать с определенными предложениями трестовские мужчины, прорабы и начальники строительных участков, я поняла, что, кроме Ленечки, не хочу никого знать. Все-таки он был прав тогда, когда говорил, что мы предназначены друг для друга. Как я ни старалась, так и не смогла влюбиться ни в Миргородского, ни в Сычева. Скорее всего, не смогу и ни в кого другого.
Когда тоска по Ленечке достигла своего апогея, как-то в пятницу после работы я решила заехать в ту квартиру, где он жил с родителями и сестрой. Если сейчас он с ними не живет, то я смогу хотя бы узнать, где он и что с ним.
Дверь мне открыл сам Ленечка. Я не успела ничего сказать, как он заключил меня в объятия.
– Ритка!!! Наконец-то!!! – радостно прошептал он мне в ухо. – Как же я соскучился! Уже сам хотел к тебе заявиться!
Из-за его плеча я увидела Елизавету Семеновну. Из дверной щелки она смотрела на меня с восторгом, потом, как мне показалось, даже подмигнула и исчезла в комнате. Ленечка взял меня на руки и понес к себе. Он кружил меня по комнате, приговаривая:
– Милая! Любимая! Одну тебя люблю! Всегда любил! Никого другого так и не смог полюбить, хотя старался!
Понятно, что, как только он поставил меня на ноги, мы слились в таком страстном поцелуе, какой моему
