цеха «Электротяжмаша», нанял двух экономистов, несколько менеджеров, главного управляющего и практически совсем отошел от дел, осуществляя лишь необременительное общее руководство. Квартиру на улице Маршала Говорова, которая находилась на окраине Питера, он давно мог сменить на другую, в престижном районе, но не стал. Она нравилась ему и дорога была тем, что в ней он впервые почувствовал себя свободным от маминого гнета и ее соколиного глаза. «Бумер» он тоже не стал менять на «Лексус» или «Мазду», потому что ничего, сверх удобства и ощущения полной свободы ему, как оказалось, не было нужно. Таскаться по ресторанам, ночным клубам и казино Дмитрию, привыкшему к здоровому образу жизни, очень скоро надоело. У рулетки ему жутко хотелось спать, а от ресторанной пищи у него делалась изжога, и после приходилось в больших количествах поглощать мамино любимое «Ясно солнышко № 1» и даже «Ясно солнышко № 3» самого мелкого помола. Жизнь опять становилась скучной. Чтобы занять себя чем-нибудь новым, он потребовал у секретарши Юлечки переадресовывать ему звонки сексуально озабоченных клиенток, которые требовали от фирмы «Муж на час» исполнения супружеских обязанностей. Несколько раз Дмитрий Борисович, только развлечения ради, даже явился исполнить эти обязанности от лица фирмы, но озабоченные дамочки оказались немолодыми и потасканными. Особенно противной ему показалась клиентка, которую скучающий владелец бюро добрых услуг «Муж на час» решил навестить последней. Ей уже, похоже, подваливало к пятидесяти. Она встретила Дмитрия явно навеселе и в полупрозрачном пеньюаре, который услужливо распахнулся, как только дверь квартиры захлопнулась, и они остались один на один. Дмитрий неожиданно для себя крякнул, как это любил делать перед работой Николай Кузьмич Новичков, и высоким фальцетом спросил, где находится текущий кран. Клиентка назвала его шалунишкой и скинула свой халат на пол. От такого откровенного предложения отказаться было трудновато, тем более что тело клиентки обещало гораздо больше, чем лицо. Женщина была хорошо сложена: имела тяжелую, красивой формы грудь и выпуклый сливочный живот. Дмитрий подумал, что именно такой живот в знаменитых «Сказках Древнего Египта», а также в сказках Шахерезады сравнивался с песчаным холмом. Он стыдливо опустил глаза вниз. Ноги клиентки были стройны. Как Шахерезада описывает то, что помещается у женщины под животом, глава фирмы «Муж на час» подзабыл, но решил, что вспомнит, как только прикоснется. Он провел рукой по шахерезадовскому животу, ничего не вспомнил, но это было уже и не нужно. Он овладел женщиной прямо в коридоре. Голосом с эротичной хрипотцой она пригласила его в спальню, чтобы продолжить «чинить кран» с большим комфортом. И они продолжали весь вечер и всю ночь. Надо сказать, что удовольствие от клиентки Дмитрий получил огромное, но впечатление портило осознание того, что он «чинил кран» с перезрелой теткой. Одеваясь, он был противен сам себе и намеревался забыть эту увядающую розу, как страшный сон, едва только покинет ее квартиру.
Он так бы и сделал, если бы, уходя, не заметил на стене спальни потрясающей красоты образ Богоматери. Он сразу узнал ее. Это была «Троеручица». Впервые он услышал о ней от мамы. Вообще-то, Римма Васильевна всю свою сознательную жизнь была воинствующей атеисткой. Она ей и осталась бы до конца своих дней, если бы не старилась. Годы, незаметно прибавляясь по одному, несли с собой разнообразные немочи и болезни. Врачи на некоторые жалобы Риммы Васильевны разводили руками и говорили: «А что вы хотите?» – что следовало понимать: «Посмотри повнимательнее в паспорт, бабуля! Твой возраст уже прописан на каждой части твоего тела, а мы не волшебники!» В предложенных жизнью обстоятельствах у Риммы Васильевны сначала поубавилось воинственности, а потом ей волей-неволей пришлось отойти от атеизма и возложить большие надежды на православие. Как человек основательный, сначала она решила ознакомиться с первоисточником в виде Библии, но почти сразу увязла в сложной родословной Ноевых сынов. Через некоторое время Римма Васильевна купила другое издание, где основные положения Священного писания были изложены тезисно, и неожиданно увлеклась. Имея волевой и решительный характер, со знаменитым подставлением второй щеки в ответ на удары по первой, она, разумеется, согласиться не могла, но все остальное ее более или менее устроило. Она зачитывала Дмитрию абзацы из «Пророков», «Книг Макавейских» и «Откровения св. ап. Иоанна Богослова» с собственными комментариями и всячески советовала ему почитать на первых порах хотя бы Библию, изложенную для детей старшего возраста.
Когда гипертония замучила Римму Васильевну до такой степени, что уже плохо помогали привычные лекарства, она отправилась в церковь, приняла таинство крещения и завесила полквартиры иконами. Особенную надежду она возлагала на образ Богоматери «Троеручица», которая, как утверждали истые верующие, помогает излечиться самым безнадежным больным и вызволяет из любого несчастья, так как обладает тремя руками. Римма Васильевна знала, что одна из почитаемых икон Божией Матери «Троеручица» находится как раз в Питере, в Николо-Богоявленском кафедральном соборе, но посещение его пока откладывала на потом. На крайний случай. На черный день. Когда совсем припрет. Не стоит надоедать Богоматери, пока она еще худо-бедно справляется со своими хворями другими средствами.
Иконы, которыми Римма Васильевна завесила квартиру, были купленными в церкви, дешевенькими и являлись раскрашенными картинками, оттиснутыми типографским способом и помещенными в рамочки под стекло. Мамина любимая «Троеручица» нравилась Дмитрию больше других своим кротким ликом.
Богоматерь, принадлежащая клиентке его фирмы, была писана на доске маслом, возвышенна и не по- земному прекрасна. Взращенный в Русском музее, где, кроме «Заседания государственного совета», была еще приличная коллекция древнего искусства, Дмитрий Кочерьянц сразу оценил икону и влюбился в нее. В отличие от мамы, Дмитрий от атеизма так и не отошел, поскольку был еще достаточно молод и здоров, а потому воспринимал Деву Марию как идеал женщины и мечтал обладать тем ее изображением, которое считал более достоверным, чем размалеванная материнская картинка в рамочке под стеклом.
Дмитрий Борисович Кочерьянц понял, что придет к хозяйке иконы, к этой попорченной жизнью тетке, которая назвалась Ириной, еще не раз, и станет приходить и ублажать ее до тех пор, пока она не подарит ему икону. Вскоре Дмитрий убедился, что икона была списком со знаменитой «Троеручицы» Николо- Богоявленского кафедрального собора, куда он не поленился сходить на экскурсию.
На следующий день после вечера с поцелуями Олега Дунаева работа у Татьяны не ладилась. Ее мучило острое чувство вины перед семьей Олега пополам с ошеломляющим счастьем. Тут у кого хочешь голова свернется набекрень… Все утро она мучилась со сборочным чертежом шаровой мельницы, а к половине двенадцатого поняла, что выпустила из виду целый узел. Она злобно сорвала лист с кульмана, разодрала его на мелкие кусочки и сама себе ужаснулась. Идиотка! Неврастеничка! Можно было стереть, потому что все было сделано еще в тонких линиях. А теперь за новым листом придется идти мимо Дунаева. Еще полчаса Татьяна бездумно сидела на стуле, а потом встала, глубоко вздохнула и все-таки пошла. На подходе к кульману Олега у нее совершенно ослабли ноги. Она твердила себе: «Не смотреть! Не смотреть! Не смотреть!» – и посмотрела прямо ему в глаза. Ее тут же окатило такой горячей волной, что она поняла: все ее вчерашние обещания самой себе ничего не стоят, потому что она влюблена в него покруче, чем Симонка в звероподобного Фенстера. Двигаясь на автопилоте, Татьяна взяла из шкафа лист ватмана, повернулась лицом к Дунаеву и уже намеренно посмотрела ему в глаза. «Я люблю тебя», – сказал ему ее взгляд. «Я с ума по тебе схожу», – ответил ей Олег таким же полным любви взглядом.
К концу дня из-под кохиноровского карандаша Татьяны, набор которых она самостоятельно купила в магазине взамен казенных, выпускаемых Томской карандашной фабрикой, вышел такой дисгармоничный чертеж, что шеф сморщился и раздраженно сказал:
– Если старейший сотрудник чертит, как студент-первокурсник, то что уж спрашивать с Вани Огурцова!
Ваня Огурцов, в прошлом году устроившийся в КБ после окончания Политеха, был притчей во языцех по причине того, что даже с помощью рейсшины не мог провести двух параллельных линий. Он отшучивался тем, что является адептом неевклидовой геометрии, но уже всерьез подумывал о том, чтобы уволиться из анахроничного КБ, где конструкторам не могут предоставить по компьютеру с AutoCAD. Татьяне не было никакого дела до Вани Огурцова, но то, что шеф назвал ее старейшим сотрудником, ранило до глубины души.
– Хорошо, что не пожилым, – утешила ее Сима, давя в вечном щербатом блюдце окурок «Парламента». Потом покрутила в руках пачку и сказала Татьяне: – Видишь, Юлик купил. Выбросил мою «Яву», как сказал, к чертовой матери. А по мне, так этот «Парламент» ничуть не лучше. Представляешь, Фенстер хочет, чтобы я вообще бросила курить! Как думаешь, бросить?
Татьяна, которая тоже не нашла в «Парламенте» ничего особенного, ответила:
– Я бросила бы, если бы меня любимый человек попросил.
