– В прошлый понедельник, на работе.
– В понедельник… – задумчиво и, как мне показалось, с облегчением повторил он. – И… после вы не виделись?
– Она ушла после обеда. – Я не стала упоминать о сцене с Шизофиной.
– И где она может быть, вы не знаете. – Он не спрашивал, а утверждал. Я еще ничего не понимала, но уже начала злиться.
– Да, не знаю. Если вы хотели узнать только это – прошу простить, у меня дела.
– Сидите, – не повышая голоса, сказал Барсадзе. Я замерла. По спине пробежал холодок. Барс, впрочем, не заметил моего испуга или не обратил на него внимания. Он сидел, опустив глаза, и о чем-то думал. Прошла минута, другая. Чтобы не сидеть как дура, я вытащила из сумочки сигарету. Барсадзе щелкнул зажигалкой, давая мне прикурить. Если бы не это, я бы подумала, что он вовсе забыл о моем присутствии.
– Дело в том, – наконец заговорил он, – что мы с Вандой не виделись почти месяц. Я рад, что в понедельник она еще была… Что все было в порядке.
– Вы не виделись? – Я сделала глупое лицо. – Почему?
– Она от меня ушла, – просто пояснил Барс. Посмотрев на меня, снова усмехнулся: – Нина, прошу, перестаньте дрожать. Я ничего не сделаю вам.
Утрата отчества неожиданно подействовала на меня успокаивающе. Все же этот человек годился мне в отцы, и проклятая «Сергеевна» только нервировала меня. Я затянулась, перевела дыхание и выложила все начистоту:
– Георгий Зурабович, я вам не верю. Мы с друзьями ищем Ванду уже неделю. Никто не знает, где она, никто ничего не слышал. Остались только вы.
Барсадзе вздохнул. Сунул в рот сигарету. Облако дыма на миг скрыло от меня его лицо.
– Нина… Вы умная девочка. Подумайте. Если бы я убил ее (я невольно вздрогнула), для чего я бы стал сейчас разговаривать с вами? Чем бы мне это помогло?
– Георгий Зурабович… – Я растерялась от подобной прямоты. – Я ничего такого не думала…
– Именно это вы думали, – не меняя тона, сказал он. – Ванда – почти ребенок, она моложе моей старшей дочери. Что бы я мог ей сделать?
Я промолчала, собираясь с мыслями. Недоверие не исчезало.
– С какой же стати она ушла?
Он посмотрел на меня с удивлением. Ничего не сказал. Через минуту молчания я решительно встала и взяла сумочку.
– Пожалуй, мне пора. Мы не сказали друг другу ничего нового. Всего хорошего.
– Сядьте, Нина, – хрипло сказал Барсадзе. – Сядьте. Поймите, что…
Не договорив, он умолк. Я опустилась на место. Барс, не глядя на меня, мял в пальцах сигарету. Наконец медленно и словно нехотя сказал:
– Хорошо, я вам расскажу. Но… Честно говоря, я думаю, что вы знаете сами. Женщины обычно говорят о таких вещах подругам.
– Вы Ванду не знаете, – мстительно усмехнулась я, – она ни слова не сказала. Никому.
Барсадзе улыбнулся – устало и как-то смущенно. Взгляд его скользнул в сторону.
– Золотая девочка. Я таких никогда не видел. Я знаю, сколько она получала в налоговой инспекции. Это даже не копейки… – Барсадзе пренебрежительно пошевелил пальцами. Взглянув на меня, спохватился: – О, извините…
– Ничего, – холодно сказала я.
– И она никогда не просила денег! – В голосе Барса изумление мешалось с гордостью. – Ни разу! Я однажды предложил ей… Клянусь, не хотел обидеть, в мыслях не было оскорблять ее! А она расплакалась, сказала, что не проститутка… Целый вечер объяснял, что не думал ничего такого! Пробовал дарить вещи, платья, – она к ним не прикасалась. На золото даже не смотрела. – Барс вздохнул, посмотрел на меня, грустно спросил: – Шубу-то она надела хоть раз? Два дня уговаривал, чтобы взяла. Только взяла! Сказал – не возьмешь, на куски разрежу!
– Кого?! – перепугалась я.
– Ни-и-ина…
– Ах, шубу… – Я вспомнила переливающееся норковое чудо, вызвавшее бурное возмущение Катьки. – Нет, я ее в шубе не видела.
– Так и знал, – обиженно сказал Барсадзе. – Значит, опять засунула в шкаф – пусть моль ест… Золотая девочка. Если бы не этот щенок!..
В первую секунду я не поняла.
– Щенок?..
– Тони.
– Господи… – вырвалось у меня. – Так вы… Вы знали?!
– Конечно.
– Но… но…
– Ванда рассказала мне сама, – глухо сказал Барс. – Еще в самом начале, в первый же день. Она сказала, что никогда не оставит Тони и что я должен решить – устраивает меня это или нет. Я согласился, потому что думал – это ненадолго.
Барсадзе умолк. Я, совершенно ошарашенная, переваривала новую информацию.
– Она все время ездила к нему. – Голос Барса стал еще тяжелее. Теперь он говорил не поднимая глаз. – Уезжала на день, два, иногда на неделю. Когда возвращалась – молчала. Шла в ванную, включала воду. Меня не впускала, но я же не вчера родился… Я не мог слушать, как она плачет. Я спросил: «Чем могу помочь?» Она сказала: «Героин…»
– Что?! – завопила я.
– Успокойтесь, – поморщился Барс. – Ей бы я не позволил даже пальцем прикоснуться. Но Тони сидел на игле. Сначала Ванда просила меня помочь вылечить его, дать деньги на клинику. Я, конечно, сделал бы все… но разве щенок хотел лечиться? Он вбил себе в голову, что сможет бросить это сам, как только захочет… ну, как все они. Потом Ванда увидела, что он продает вещи из квартиры, занимается какими-то делишками, связался с ворами, перекупщиками… Ему уже нужна была большая доза. Ванда с ума сходила от страха, боялась, что его посадят. Тогда я сказал, что сам буду доставать для него дозу.
Я пристально посмотрела на Барсадзе. Он отвернулся. На его виске под сухой смуглой кожей набухла жила.
– Нина, поймите, так было лучше, – медленно выговорил он. – Во-первых, Ванда успокоилась: сопляк больше ни во что не вмешивался. Я знал – еще год, самое большее полтора, – и он умрет. Я мог подождать. Ванда – молодая девочка, она быстро бы забыла его. О таком долго не помнят. Тогда я смог бы ее увезти.
– Куда?
– Куда угодно. Я не мог жениться на ней, у меня семья, дети… Но она мечтала о Морон-де-ла-Фронтера. Это город в Испании, там люди танцуют фламенко прямо на улицах, возле кафе. Ванда была там шесть лет назад, на каком-то конкурсе. У нее остались там друзья. Когда я спрашивал, чего она хочет больше всего на свете, она говорила: «Мансарду в доме на углу улиц Патас и дель Фьерро». Я говорил: «Зачем мансарда, можно дом купить…» Она смеялась… и все. Я говорил – поедем, есть деньги, тебе будет хорошо, будешь танцевать… А она спрашивала: «Как же Тони?»
Барс вполголоса произнес что-то не по-русски, умолк. Я тоже молчала. В душе я уже жалела, что вынудила его на этот разговор. Грех мучить человека, пусть он даже Георгий Барсадзе. Нужно было срочно переводить тему, но Барс неожиданно продолжил:
– Месяц назад она снова ушла к Тони. Сказала – на день. Вместо этого не возвращалась две недели. Потом примчалась среди ночи и потребовала дозу. «Ему нужно! Срочно! Он умрет!» Я не сдержался, мы поссорились… Я сказал, что проще застрелить этого ублюдка, чем тратить на него героин. Она хлопнула дверью. Больше я ее не видел.
Я стиснула пальцами виски. Было очевидно, что Барсадзе не врет. Теперь все становилось понятным. Я вспомнила нашу встречу с Тони, его объяснения, сделанные тоном капризного ребенка: «Она приносила
