Яшка говорит, мы теперь вообще ничего не узнаем.
– Вы умная девочка, Нина, – после минутной паузы сказал Барс. – Все правильно.
– Но… как же теперь? Что нам делать? Ванда…
– Дело в том, что… – он помолчал. – Мои люди нашли Тони.
– Как?.. – пискнула я, оглушенная. Этого я ожидала меньше всего, но уже в следующий миг очнулась и засыпала Барса вопросами: – Тони? Где?! Как?! Господи, что он говорит? Он знает, где Ванда? Она была у него?! Что с ней? Когда она нашлась? Она жива? Георгий Зурабович!!!
Барсадзе вежливо выслушал мои ахи и восклицания до конца. Когда же я наконец выдохлась и умолкла, в трубке снова послышался медленный голос:
– Нинико, я сейчас еду туда. Вы можете поехать со мной?
– Да! Конечно! – завопила было я, но тут же спохватилась: – А… зачем?
– Видите ли… – на секунду Барс запнулся. А затем пояснил с обезоруживающей искренностью: – Это мое личное дело, лучше будет обойтись без милиции.
Сначала я не поняла. Затем снизошло прозрение:
– Но… но я не собираюсь звонить на Петровку. Георгий Зурабович! Подумайте сами – я даже не знаю, куда мы поедем! Какой адрес я им назову?
– На Петровке очень мало дураков, – терпеливо пояснил Барсадзе. – Так вы едете?
– Еду, – твердо сказала я. От усталости не было и следа. По спине бежали горячие мурашки. Дело, кажется, двигалось к концу.
– Через десять минут будет машина.
Я все-таки не удержалась и мстительно напомнила:
– За десять минут я успею позвонить куда угодно.
Короткая пауза.
– Этого не нужно делать, – наконец сказал Барс. Сказал спокойно, ни на полтона не повысив голос, но я отчетливо поняла, что никуда не позвоню.
Через десять минут я спустилась во всеоружии: накрашенная, причесанная, выпившая полфлакона валерьянки и посему немного ошалевшая. Сердце стучало как сумасшедшее: я чувствовала, что наконец-то события приобретают ясность. Серая «БМВ» уже стояла у подъезда, полузанесенная поземкой. Порыв ледяного ветра, смешанного с колючим снегом, ударил мне в лицо, сорвал платок. Я поспешила подойти к машине. Дверца открылась, и я увидела за рулем Барсадзе. Он подождал, пока я сяду, и тронул «БМВ» с места.
Погода разошлась вовсю. Сквозь метель едва просвечивали вереницы фонарей вдоль дороги, снежные комья били по лобовому стеклу, встречные машины неожиданно выскакивали из пурги в полуметре от нас. Барс был спокоен и все внимание, казалось, сосредоточил на тяжелой дороге. Один раз он вполголоса выругался, но лишь потому, что из правого ряда нас подрезал «Москвич». Я сидела как на иголках, изредка косилась на барсовский орлиный профиль и всеми силами давила в себе страх. Последний появился из-за попытки взглянуть на происходящее со стороны: я, Нина Лапкина, налоговый инспектор, еду в неизвестном направлении, с неясной целью, в дурном обществе и по отвратительной дороге… А самое главное – никто об этом не знает. В этот раз я даже не оставила записку на двери. И случись что – где искать мои бренные останки? Я снова посмотрела на Барсадзе. Он по-прежнему выглядел гранитным монументом, но кто знает, куда денется это княжеское спокойствие при виде Тони, «щенка» и «паршивца», по вине которого, собственно, все и случилось? Все-таки Барс – это Барс… и не зря же его так все боятся. Мне только не хватало быть свидетельницей убийства. Барсадзе – не Яшка, на нем не повиснешь… Требовалось срочно прояснить обстановку. Мысленно я сосчитала до десяти, затем глубоко вздохнула и спросила:
– Георгий Зурабович… Вы его убьете?
Барсадзе коротко взглянул на меня. С минуту честно подумал (я за это время успела вспотеть). Затем с явным сожалением сказал:
– Нет. Ванда бы не хотела…
Слова Барса немного успокоили меня. Убедив себя в том, что на предполагаемое место преступления умные люди не берут с собой молодых женщин (Барсадзе, несомненно, был умен), я облегченно вздохнула и выглянула в окно. Снег валил, как пух из вспоротой перины, но я все же исхитрилась разглядеть в белом крошеве неоновую рекламу кока-колы и мартини, очертания многоголовой церквушки и освещенную афишу театра с огромными буквами: «Мастер и Маргарита». Так. Таганка.
Барсадзе свернул с улицы в темную подворотню. Немного поплутал по дворам, высветил фарами штабеля помойки, гаражи, детскую площадку, завернул за угол и остановился перед черным подъездом. Вышел первым и открыл для меня дверцу. Я выбралась из «БМВ», отворачиваясь от бьющего в глаза снега.
К Барсадзе, отделившись от тени подъезда, подошел человек в кожаной куртке. Я узнала его – это был мальчишка-шофер, два раза возивший меня. Он вполголоса заговорил было по-грузински, но Барс, остановив его коротким жестом, указал в мою сторону. Парень удивленно посмотрел на меня, пожал плечами и продолжил по-русски:
– Никуда не выходит. К нему тоже никто не приходил. Хозяйка уходила утром на три часа, потом вернулась. Сейчас ее тоже нет, вышла с сумкой. Наверное, в магазине.
Барсадзе кивнул, быстро зашагал к дому. Я побежала следом. «Хозяйка?..» – мелькнуло в голове. Но обдумывать услышанное было некогда: высокая фигура уже скрылась в подъезде.
На площадке второго этажа Барс нажал на звонок. Отчетливо слышались дребезжащие звуки в недрах квартиры. Затем – тишина. Минута. Другая. Осторожные шаги.
– Кто там? – спросил испуганный голос. Я узнала Тони и отчаянно посмотрела на Барса. Тот, в свою очередь, чуть слышно сказал:
– Ответьте вы…
Вот это да!.. Несколько секунд я палила Барса взглядом, готовая убить этого бандита, подставившего меня в последний момент. Но нужно было что-то делать, и я, приблизившись к двери, официальным голосом сказала первое, пришедшее на ум:
– Немедленно откройте, налоговая инспекция!
– О, чеми деда[4]… – тихо ужаснулся Барс. Но произошло удивительное: дверь приотворилась. Правда, цепочка осталась неснятой, но остановить Барсадзе это уже не могло. Он лишь слегка, без видимого усилия, нажал плечом, – и цепочка лопнула.
В квартире не горел свет. Темная фигура метнулась из коридора – прочь от нас. Барс полетел следом, из комнаты послышался грохот, крик Тони: «Но! Пор фавор, но!» Я кинулась было туда, но за спиной у меня хлопнула дверь. Я повернулась. Передо мной, в своем черном длинном пальто, с сумкой в руках стояла Стелла Суарес.
– Ты?.. – изумленно спросила она.
– Вы?! – в свою очередь ахнула я. Стелла, не ответив, резко отвернулась от меня и помчалась в комнату, откуда доносилось яростное рычание и истошные крики.
Барсадзе стоял к нам спиной, и его действий я не видела. Стелла не стала дожидаться прояснения картины и с воплем: «Ихо де пута!» – ударила Барса по голове своей сумкой. Судя по звуку, в ней были консервы. Моя догадка тут же подтвердилась: по полу с грохотом покатились банки.
– Вах! – удивленно сказал Барсадзе. Повернулся, осторожно взял из рук Суарес сумку, положил ее на стол и отошел к стене. Я сделала единственное разумное в данной ситуации – зажгла свет. Лампа под красным абажуром осветила небольшую комнату с ковром на одной стене и репродукцией Веласкеса – на другой, вытертым паркетом, дряхлой мебелью и развесистым фикусом в углу. На подоконнике лежало несколько книг, стояла полная окурков пепельница, туфли на высоком каблуке и бутылка какого-то вина. У окна, вжавшись спиной в батарею, сидел Тони. По его лицу, искаженному страхом, бежала кровь.
Я кинулась к Барсадзе:
– Георгий Зурабович, вы как?
– Спасибо, ничего, – вежливо сказал Барс, ощупывая потенциальную шишку. Взглянув на Стеллу, он поднял ладони вверх, давая понять, что Моралесу больше ничего не грозит. Но Суарес уже стояла у окна, загораживая собой Тони, и бешено кричала в лицо Барса:
– Скотина! Скотина! Скотина! Не смей прикасаться к нему! Я тебя убью!
