– Спасибо, это будет слишком буржуазно.
Леонидов вынул деньги, положил на столик.
– Зачем, Олег Александрович…
– Затем.
Главный сидел в расстегнутом кителе и пил чай.
– Садись. Прочел. Класс. Уже набирают. Есть две новости, плохая и хорошая. С какой начать?
– С хорошей.
– За этот материал я премирую тебя ордером на дрова.
– Мерси. Плохая?
– Вышла твоя книжка «В стане батьки Махно» и она очень не понравилась Бухарину, он готовит тебе отлуп в «Правде».
– А кому понравилась?
– Как мне сказали, Дзержинскому и Луначарскому.
– Это два козыря, а Бухарин так, валет.
– Валет-то валет, но злопамятный. Сейчас, – главный налил чаю Леонидову, – курьер привезет тебе экземпляры, а ты иди в типографию, вычитывай гранки.
Писатель Арнаутов.
Арнаутов вошел в квартиру.
Снял пальто и шляпу в прихожей. Вдоль стен высилась поленица дров.
В коридор вышла жена, известная актриса Елагина, высокая, красивая женщина.
– Где ты был, Павел? Я не спала всю ночь.
– В ЧК.
– Где?
– В ЧеКа, разве непонятно?
– За что?
Арнаутов вошел в кабинет, Огромную комнату, заставленную книжными шкафами.
На полу лежали связки книг.
Арнаутов наклонился, присмотрелся.
– Я же их продал!
– А я выкупила обратно.
– Откуда у тебя деньги?
– Продала кольцо.
Арнаутов тяжело сел в кресло.
– Книги вернулись. Странно.
– Что ты делал в ЧК?
– Сидел. Потом меня допрашивала амазонка революции.
– Что ты сделал?
– Написал прошение, чтобы меня выпустили в Ригу, там печатают мое собрание сочинений.
– Ты решил ехать один?
– Нет. В прошении я указал, что уезжаю всей семьей.
– А меня ты спросил?
– Не понимаю.
– Я вчера получила письмо от Маши Лирской, как раз из Риги, она пишет, как там маются русские артисты. Я не брошу театр.
– Балаган! – закричал Арнаутов, – Вы играете в стылом зале, при керосиновых лампах, в старых перелицованных костюмах. Это театр?
– Да. Мы играем. Конечно, трудно, но мы играем.
– Для кого?
– Для зрителя. И весьма благодарного. Правда, корзин с цветами не дарят, но подарили дрова, которыми ты будешь отогреваться.
В кабинет вошел сын, красивый молодой человек в хромовых сапогах, галифе и черной кожаной куртке, на рукавах которой были лазоревые нашивки с буквами «ВЛШ» и значками авиатора.
– Отец, подслушивать подло, но это получилось случайно. Прости. Я тоже никуда не еду. Через месяц я оканчиваю школу и буду авиатором. Получу хороший паек, большое жалование, ты сможешь писать…
– О чем? – Арнаутов вскочил.
– Я не знаю, – растерялся сын.
– Не знаешь. Я ненавижу эту страну. Ненавижу.
– Раньше ты говорил и писал совсем другое.
– То было раньше. Значит, вы меня бросаете.
– Нет, – ответила жена, – мы просто никуда не поедем.
– Ненавижу вас. Рабы…холопы.
Арнаутов вышел, хлопнув дверью.
Кафе «Домино».
В зале кафе «Домино» окна были завешены тяжелыми портьерами из некогда темновишневого рытого бархата.
Два десятка столов теснились в зале, который венчала импровизированная эстрада.
Дымно было в кафе и шумно.
Непростое это было место. Ах не простое. Именовалось оно кафе поэтов, но колючий ветер революции, потом гражданской войны, заносил сюда всех, кому надо было сесть на душевный ремонт. Как бабочки на свет прилетали сюда дамы, подзабывшие, что такое мораль, которую и вдалбливали в гимназиях.
Уголовники то же облюбовали это кафе, но вели себя степенно, дружески относились к поэтам, писателям и актерам.
Ну и конечно люди из ЧК, не могли пропустить столь удобное для оперативной работы место. Здесь поигрывали в карты, спекулянты сбрасывали свой товар, налетчики отдыхали после дела, а творцы, чуть выпив, вели разговоры крамольные.
Непростое было это кафе. Ах, непростое.
Арнаутов вошел в зал, расстегнул пальто.
Стал высматривать знакомых.
И увидел.
В углу у эстрады за сдвинутыми столами сидели журналисты во главе с Олегом Леонидовым.
– Павел Сергеевич, прошу к нам.
Арнаутов подошел.
Посмотрел на богато по-нынешнему времени накрытый стол.
Сел.
Леонидов налил ему стакан водки.
– Что это? – Арнаутов понюхал стакан.
Не бойтесь, пейте смело, чуть разбавленный спирт. У меня праздник. Книжка вышла.
– Поздравляю.
