– Переживешь. Это наш человек. – Кот взял его за плечо, толкнул и тот уселся на стул.
– Вот и ладушки. – Он повернулся к баронессе, – не прогонишь? Я к тебе на минутку присяду.
– Да хоть на весь день, Спиря, тебе мы всегда рады.
За одним из столов сидела компания молодых людей в кожаных куртках из дорогого хрома. На столе у них было все свое. Порезанный круг колбасы, сало, сыр и спирт.
У стены за тремя сдвинутыми столами сидела шумная актерская компания. Прелестные дамы и мужчины всех возрастов.
На столе – чашки с кофе, тарелочки с котлетами.
Актер с наружностью благородного отца ткнул вилкой в котлету.
– Други, котлетки-то из-под дуги.
Все захохотали.
Он подождал, пока его коллеги утихнут и продолжал:
– Их с водочкой вкушать надо.
– А где ее взять, – вздохнул молодой красавец актер.
– Пойду на промысел, – картинно взмахнул рукой благородный отец.
За столиком, почти у самого входа, сидели Анатолий Мариенгоф, Сергей Есенин, Николай Клюев и Олег Леонидов.
К столу подошел журналист Щелкунов, пожилой человек, знаменитый на всю Москву Книжник.
– Олег, – я достал, что ты просил, – он протянул Леонидову маленькую книжку, завернутую в газету.
– Ой, спасибо, Андрюша, милый ты мой, что я тебе обязан?
– Нет, – замахал руками Щелкунов, – никаких денег. Ты за это отдашь мне второе издание маркиза де Кюстина.
– Это же грабеж, – охнул Леонидов.
– Ну, как хочешь, – Щелкунов протянул руку.
– Нет, нет, – Леонидов закрыл книгу рукой, – согласен, кровопийца.
– Тогда я завтра к тебе зайду. Заодно принесу интересный материал о разграбленных библиотеках.
– Чудно. Жду после одиннадцати. Кстати, Андрюша, ты не знаешь, где Саша Гибер?
– Конечно, знаю. Он из газеты ушел в Кинокомитет. Стал кинооператором, пишет сценарии. Сейчас он в петровском парке на бывшей студии «Талдыкин и Ко», снимает бессмертную картину «Комбриг Иванов».
– Спасибо, Андрюша, огромное спасибо.
Леонидов развернул книгу.
– Иннокентий Анненский, – вслух прочитал Мариенгоф, – «Кипарисовый апрель». Олег, Неужели, ты читаешь эту чушь?
– Не только читаю, но и собираю, Толя.
– А кого ты из поэтов любишь?
Леонидов улыбнулся:
– Сережку люблю, всего люблю, когда плохо на душе, перечитываю, наизусть учу…
– Ах ты мой дружок дорогой, – Есенин обнял Леонидова, положил ему на плечо голову.
– Твои стихи, Толя, тоже люблю, но не все.
– А что именно, – наклонился через стол Мариенгоф.
– «Магдалину» люблю очень.
– У тебя хороший вкус, – довольно улыбнулся Мариенгоф, – а кого еще?
– Владимира Нарбута, Колю Гумилева покойного, жену его Горенко-Ахматову, Мандельштама…
На плечо Леонидова легла рука.
– А меня? – раздался зычный бас.
Олег поднял голову, вскочил.
За его спиной стоял Маяковский, с папиросой в углу рта.
Они обнялись.
– Конечно, люблю всю твою лирику.
– И на том спасибо.
– Ты будешь читать?
– Нет.
– Садись с нами.
Маяковский посмотрел на Есенина и засмеялся:
– Не бойся, Сережа, я по делу.
– А я и не боюсь, – задиристо ответил Есенин.
Маяковский подошел к столу, за которым гуляла компания в дорогой коже.
Навстречу ему из-за стола поднялся человек.
– Ну, что, Глеб? – спросил Маяковский.
– Все в порядке, Володя, извини, когда играли, не рассчитал.
Он протянул поэту деньги.
– Мой проигрыш. Садись с нами, выпей.
– Не могу, у меня через час игра. Серьезная.
Маяковский повернулся и пошел к выходу.
– Вот же устроилась сучка Лилька, – мотнул кудрявой головой Есенин, – с двух мужиков сосет.
– Один – поэт, второй – Брик, в ЧК хорошую зарплату и неплохой паек получает, – уточнил Мариенгоф.
– Да она сама чекистка, – Есенин оглядел стол, – а выпить нечего?
– Сейчас устроим. – Мариенгоф подозвал официанта, зашептал ему в ухо.
Официант сначала отрицательно качал головой, потом улыбнулся, закивал утвердительно.
– Сейчас принесут, – довольно произнес Мариенгоф и оглядел друзей, небрежно улыбаясь.
– Кстати. Олег, – Мариенгоф сел, мы не закончили наш диспут. Значит, ты враг модернизма. А как ты относишься к Меерхольду?
– Не понимаю и не люблю.
– А что же тебе нравится?
– Декорации на сцене, задники красивые. Нормальные актеры, произносящие нормально замечательные слова. Если увижу Меерхольда, сам ему скажу. Не трогай классику. Пиши сам пьесы и пусть там на сцене произносят монологи верхом на верблюде.
– Правильно, Олежка, – Есенин стукнул кулаком по столу, – гад этот Меерхольд, он у меня Зинку увел.
Красавец-актер Павел Массальский подошел к эстраде.
– Слушай друг, отдохни немного. А?
Поэт подавился непрочитанной строкой.
– Почему?
– Устали мы, давай лучше песню послушаем.
– Быдло! – Завизжала влюбленная девица, – мужичье!
– Возможно, – миролюбиво улыбнулся Массальский, – очень может быть, но пусть ваш друг отдохнет.
Поэт поправил галстук-веревку и пошел к столу.
– Таня! – крикнул Массальский, – просим.
Из-за стола встала красивая актриса, с гитарой.
Она поднялась на эстраду и запела.
