Лохматый, небритый, нечесаный, в несвежем белье.
В квартире тихо. Жена в театре, сын в летной школе.
Он закурил, закашлялся и долго отплевывался прямо на ковер.
Потом натянул вытертый халат и пошел на кухню.
В прихожей проснулся звонок.
Арнаутов подошел к двери.
– Кто там?
– Павел Сергеевич, Вам письмо из Стокгольма.
– Из Стокгольма?
Арнаутов суетливо открыл дверь.
На пороге стоял Прилуков.
– Разрешите войти?
– Прошу, прошу. Я по-домашнему, только встал, всю ночь работал.
– Позвольте представиться, Миронов Андрей Ильич, из Наркомата торговли. Был в Европе по торговым делам Республики и в Стокгольм встретил Дмитрия Львовича Рубенштейна…
– Как он?
– Процветает. Вот, – Прилуков достал из кармана письмо, – это Вам.
Дрожащими руками Арнаутов вскрыл конверт, быстро прочитал письмо.
– Как же так, он просил передать «Сашеньку» при личной встрече.
– Как я понял, обстоятельства изменились.
– Но я собирался…
– Купюра нужна срочно, завтра выезжаю в Стокгольм и передам ее владельцу.
– А если я не отдам?
– Павел Сергеевич, тогда вместо меня придут нанятые Рубенштейном люди. Вы знаете его и догадываетесь, что будет с Вами и с Вашей семьей.
– Знаю, – ответил Арнаутов.
Он пошел в кабинет.
Прилуков за ним.
Арнаутов открыл шкаф, вынул несколько книг, достал черный бумажник и вытащил из него синюю двадцати пяти рублевку.
– Прошу, – он протянул ее Прилукову.
Тот аккуратно взял купюру, вынул из кармана записку, сверил цифры.
– Она? – зло спросил Арнаутов.
– Она.
– Зачем она Рубеншнейну?
– Поведаю Вам тайну. Купюра, скажем так, ключ к оному из банковских сейфов. Ценности, находящиеся в нем, отдадут, только если Рубеншнейн предъявит ее.
– Значит, он зазывал меня в Ригу ради этого.
– Конечно. Он состряпал письмо из издательства, чтобы власти оформили Вам визу.
– А мои книги, собрания сочинений?
– Ложь. Рубенштейн как был биржевым зайцем, так им и остался.
– Значит, никакого собрания не будет? – Арнаутов обессилено сел на дива.
– Не будет, – сказал Прилуков и вышел.
Хлопнула входная дверь.
– Не будет… Не будет, – повторял Арнаутов, сжавшись на диване.
Потом он встал и вышел из кабинета.
Вернулся с бельевой веревкой в руках.
Сел к столу.
Крупно написал на листе бумаги: «Ложь. Мразь. Будь проклята такая жизнь».
Встал и начал прилаживать веревку к крючку люстры.
Гостиница «Метрополь»
В номере Саблина сидел Блюмкин и хозяин. Блюмкин протянул ему «Рабочую газету».
– Читал?
– Что?
– Некролог.
Саблин прочитал некролог, удивился.
– Сердце?
– Нет. Повесился, – ответил Блюмкин.
– Вот тебе и на. С чего? Ты мне говорил, что ему практически разрешили выезд за границу.
– В том-то и дело, что странно. Писатель, неврастеник.
– А некролог написали здорово. Аж слезу прошибает.
– Наверное, Леонидов писал, он с покойным был в хороших отношениях.
– Большая скотина, твой Леонидов.
– Почему мой? Ты же с ним Кронштадт брал…
– Было дело. Он под пулями вел себя достойно. Но этот номер в «Домино»… Его же попросили как человека.
– Во-первых, твой холуй оскорбил известного актера, за это и схлопотал. Во-вторых, сама постановка вопроса была весьма неделикатна. Мы гулять приедем, а ты пошел вон, тебя дама не хочет видеть. В-третьих, Юра, ты же у него любимую женщину отбил.
– Яша, – Саблин встал, зашагал по номеру, – она его не любила, увлеклась когда-то. Красивый мужик, известный журналист, принятый в свете, говорили, что он причастен к смерти Распутина. Во всяком случае, Леонидов первым написал об этом.
– Ну, знаешь, не обязательство участвовать в убийстве, чтобы потом об этом написать. У него были серьезные связи в полиции, они ему и шепнули. А то, что он крутился в питерском и московском бомонде – это факт.
– Вот Елена и увлеклась им.
– А может быть, Леонидов был для нее лошадкой, на которой она в высший свет въехала. Ты думаешь, она тебя страстно любит?
– Уверен, – победно ответил Саблин.
– Да нет, брат, ты для нее не лошадка, а целое авто, на котором она едет в новый свет. Орденоносец, известный командир, машина, цветы, подарки, перспектива жениться.
– Нет, Яша, ты просто завидуешь. Елена меня любит. Но баба она не простая. Татьяну Елагину, ту, что с Леонидовым ушла, помнишь?
– Как я могу забыть испепеляющий взгляд прекрасной Елены?
– Так вон она пообещала ее в театре стереть в порошок и, как я знаю, начала атаку, а мне поручила уничтожить Леонидова.
– И как ты это сделаешь? – прищурился хитро Блюмкин.
– А очень просто. Днем будут на приеме и Льва Давидовича попрошу.
– Троцкий фигура. Он даст команду, и Леонидова никто не вспомнит. Но от этого проиграешь только ты, Юра…
– Это как же?
– Ты, товарищ краском, должен наоборот оберегать Леонидова.
– С какого перепугу?
– Открою секрет, – вдохновенно соврал Блюмкин, – он пишет книгу о Кронштадте, так ты там прямо Наполеон. Герой, правда, с некоторым налетом авантюризма, но герой и стратег.
