кепки.
В руках у каждого была большая коробка, упакованы в разноцветную бумагу.
К ним бросился Николай Николаевич.
– Глеб, голубчик, неужели привезли?
– А как же, наше слово – закон. Вот коробка из Риги, эта из Варшавы.
– Батюшки, – удивился «благородный отец», – это же наши кожаные ребята.
Глеб подошел к столу.
– Здравствуйте вам. Привезли елочные игрушки. Я из Риги, а Коля из Варшавы.
– Так запросто в Европу за украшениями для елки? – развел руками Леонидов.
– А у нас служба такая, мы же дипкурьеры. Можно мы к вам присядем, у нас напитки неплохие.
Он поставил на стол бутылку виски и ликера.
В зале внезапно началась суета.
Официантки под присмотром Николая Николаевича сдвинули столы, накрыли их скатертями.
– Кто-то собирается крупно гулять, – Леонидов присмотрелся, – я таких скатертей не видел здесь.
– Никто не видел, – прокомментировал «благородный отец», – их вчера саблинский шофер привез.
И словно в подтверждение его слов в зал, нагруженные ящиками водки, вошли два адъютанта красного генерала.
К ним бросился Николай Николаевич.
– Скоро прибудут? – забеспокоился он.
– Через час, так что время есть. Помогите кто-нибудь в машину за напитками.
– Сделаем.
Адъютант оглядел зал и увидел Леонидова.
Звеня шпорами, подошел к его столу.
– Товарищ Леонидов, Вы должны в течение сорока минут покинуть кафе.
– Не понял, – Леонидов встал. – Вы что, пьяны?
– Никак нет, я выполняю поручение товарища командарма.
– А он здоров? А то над нами психолечебница.
– Товарищ журналист, Елене Сергеевне будет неприятно сидеть с Вами в одном зале.
– Пусть домой едет, – Леонидов сел, – а то ей неприятно станет жить со мной в одно городе, в РФСР, на земном шаре, наконец.
Подскочил второй адъютант.
– Нам приказали, если Вы будете упрямится, вывести Вас силой.
– Ну выводи, – зло усмехнулся Леонидов и встал. – Выводи, я жду.
– Ребята, – поднялся «благородный отец», – не делайте глупостей, у нас это не принято.
– Вас это не касается, товарищ артист, поэтому сидите спокойненько.
– А Вы хам, молодой человек, – «благородный отец» вскочил. – За это в приличном обществе, куда Вас, правда, никогда не пустят, бьют по лицу.
– Попробуйте, – засмеялся адъютант.
– Я попробую, – Леонидов вскочил и ударил правым прямым.
Адъютант сбивая стулья, полетел к дверям, чуть не врезавшись в своего начальника, который с Еленой Иратовой весело входи в зал.
Адъютант шлепнулся у его ног.
– Извини, дорогая, – Саблин и Блюмкин подняли адъютанта и посадили на стул.
Блюмкин взял со стола стакан воды и плеснул ему в лицо.
– Я тебе говорил, Юра, что слушать женщин нельзя.
– Хам, – злобно ответила Елена и пошла к накрытым столам.
Когда она проходила мимо компании Леонидова, Татьяна встала, посмотрела на часики- медальон:
– Нам пора, Олег, пошли, опаздывать неудобно. Дай мне пальто.
Леонидов взял со спинки стула пальто Татьяны, оделся.
Лена, которая все слышала, нехорошо поглядела на них.
– Вы, Танюша, испортили отношения с примой, – тихо сказал Леонидов.
– Ничего, переживет, – вмешался «благородный отец», – и право, пошли отсюда, други. Наш буфетчику весь театр завалил осетрами. Где взял – стражайшая тайна. Пошли, поедим жареной рыбки благородной, а у меня в уборной заветная бутылочка припасена.
– Пошли, – согласился Олег.
Когда они проходили мимо Саблина, тот тяжело и злобно посмотрел на Леонидова.
На улице Татьяна, засмеявшись, спросила:
– У Вас много врагов, Олег?
– Ей Богу, не знаю, не считал.
– Если будет считать, прибавьте еще одного.
– Пошли, пошли в храм чувственных удовольствий.
«Благородный отец», словно на сцене, вознес руки.
– Помните, что ночь в пустом театре промывает душу.
МУР.
В кабинете Тыльнера под потолком с жужжанием горела здоровенная лампа.
На диване, столе, стульях были разложены вещи, найденные в кельях Зачатьевского монастыря.
В кабинет двое конвойных ввели Спирьку.
– Здравствуй, начальник, – с порога начал он, – если ты мне это барахло примерить хочешь, пустое дело, чужого не возьму.
– Ах, Спиридон, Спиридон, – покачал головой Тыльнер, – плохо ты о нас думаешь. Снимите наручники.
Наручники сняли.
– Теперь ищи свои вещи, которые французы у тебя помыли.
– Не может быть, – ахнул Спирька, подскочил к дивану и вытащил свое пальто. – Вот оно, сердечное, вот оно, голубушка. Я за него портному харчей гору отдал.
Спирька продолжал рыться в вещах, нашел свои ботинки, шарф, пиджак, брюки и жилетку.
– А часы? Котел с боем был, рыжий, и цепочка рыжая.
– Чего нет, Спиря, того нет. Кто-то другой нашел твой котел, извини, пока не нашли.
– Ну ты, начальник, орел. Истинный Бог, орел. Не даром о тебе общество так хорошо говорит. Поймал фраеров.
– Нет, Спиря, фраера, как ты изволил выразился, частью на свободе. Одного взяли, второго ранили.
– Начальник, угости чайком, я тебе кое-что шепну, только цветных отправь за дверь.
– Подождите в коридоре, – распорядился Тыльнер.
– Может, товарищ субинспектор, на него железо надеть? – спросил старший конвоя.
– Не надо, мы с ним по-хорошему поговорим.
Чай пили молча. После первого стакана Спирька спросил:
– А ты, Федорович, цацками этими, о которых Олег Леонидов писал, и впрямь интересуешься?
