– Ордера получили. Что возьмешь?
– А чем порадуете?
– Ордер на галоши, на отрез шинельного сукна и на сапоги.
– Давайте сапоги, они лишними не бывают.
Редактор протянул Леонидову синюю бумажку.
– Владей. Я дам команду, чтобы пересняли из альбома фото княжны и дадим полосу. Дерзай.
Леонидов вышел.
Редактор полистал страницы. Закурил. Поднял трубку телефона.
– Девушка, коммутатор МЧК… МЧК? Соедините меня с товарищем Манцевым… Редактор «Рабочей газеты».
Кафе «Домино»
В кафе «Домино» было непривычно пусто.
Олег оглядел зал, увидел знакомых.
Подошел.
– А где все? Сергей, Таня…
– А ты не знаешь?
– Нет.
– Они куда-то укатили в спецвагоне с железнодорожным начальником любителем поэзии.
– Это здорово. Гриша Орловский не появлялся?
– Да вон он в углу за сценой сидит.
Художник-ювелир Гриша Орловский сидел один и грустно выпивал.
– Здравствуй, Олежек. Садись, у меня есть виски…
– Что?
– Виски. Одни клиент натурой рассчитался. Десять бутылок не пожалел.
Орловский достал из сумки, стоящей у стула, большую плоскую бутылку, налил Олегу.
– Бутылку прячу от стрелков, а то налетят, ничего своим не достанется.
Они выпили.
– Гриша, у меня к тебе дело.
– На сорок тысяч, – улыбнулся Гриша.
– Вроде того, мне нужна серебряная роза.
– Серебряная роза. Но у меня ее нет.
– А сделать можешь?
– Естественно, но нет серебра.
Олег достал из кармана портсигар, положил на стол.
– Ничего себе, – Гриша взвесил портсигар на ладони. – Вещь то какая красивая. Не жалко?
– Нет.
– Сделаю. Когда надо?
– Через четыре дня у Лены премьера.
– Здорово придумал. Сделаю. Послезавтра приезжай ком не, часика в три. Помнишь еще, где моя мастерская?
– Помню. Сколько я тебе буду должен?
– Ты что, Олег, это я тебе всю жизнь должен буду. Ты же меня в Кронштадте от расстрела спас. От Саблина и его ребят. Я как его здесь вижу, так ночь не сплю.
– Так не пойдет, Гриша. Труд должен быть оплачен.
– Ладно, если так, достань мне какие-нибудь ботинки. Видишь, у меня подошва проволокой перекручена.
– Нет ничего проще, – Леонидов достал из кармана синюю бумажку, – получи ордер на сапоги.
Квартира Леонидова.
За окном ночь крутила вокруг фонаря снежную крупу.
– Метель за окном, Нюша, – сказал Леонидов, – через десять дней Новый год.
В квартире уютно светила лампа под зеленым абажуром на столе, буржуйка раскалилась докрасна. Олег подошел к письменному столу, посмотрел на портрет Лены.
– Нюша, давай ее снимем, мы с тобой ей в друзья не годимся.
Леонидов потянулся к портрету.
В дверь громко постучали.
Олег взглянул на часы.
Десять минут двенадцатого.
Он открыл ящик письменного стола.
Вынул браунинг.
Передернул затвор, поставил на предохранитель.
Подошел к двери.
– Кто?
– Откройте, ЧК.
Леонидов открыл замок.
Сделал два шага назад.
Выдернул из кармана браунинг.
На пороге стоял Мартынов.
– Василий Николаевич, мы к нему в гости, а он нас со стволом встречает.
В квартиру вошел Манцев.
– За поздний визит простите. Пустите.
– Прошу.
– Мы не с пустыми руками, – Мартынов поставил на стол бутылку коньяка, положил сверток. – Здесь натуральный лимон и ветчина.
– Да, закуска знатная, – засмеялся Леонидов, – вы с работы. Значит голодные.
– Есть малость, – сознался Мартынов.
Леонидов достал из-за окна сковородку со свининой и солдатский котелок с жареной картошкой, поставил на буржуйку и начал сервировать стол.
Манцев сел рядом с Нюшей и почесал ее за ухом. Кошка доверчиво потерлась о его руку.
– Есть такая примета, – сказал Леонидов, – если коша доверяет человеку, значит он добрый.
– К сожалению, обо мне это знает только Ваша кошка, – печально ответил Манцев.
Он встал, прошелся по комнате.
Долго смотрел на потрет Иратовой.
Задержался у фото Леонидова в форме Союза Городов, с Георгиевским крестом на груди.
– Солдатский Георгий. Большая награда. Не боитесь держать это фото на всеобщем обозрении?
– Не боюсь, Василий Николаевич. Мне стыдиться нечего. Я журналист, жизнь свою прожил честно.
– Это мы знаем, Олег Алексеевич, – ответил Манцев.
– Прошу, – Леонидов рукой показал на накрытый стол.
Сели.
Выпили по первой.
