– Дурак ты, Паша. Подъехали к дамочке, ксиву показали. ГПУ, вы задержаны. Понял?
– Ты гений.
– Не зря целое реальное училище закончил.
Кафе «Домино»
В кафе «Домино» дрались рабочие поэты.
Опрокидывали столы, разлетались по полу стулья.
Мат висел под потолком вместе с папиросным дымом.
Сергей Есенин, вскочив на стол, дирижировал боем.
– Андрюха, дай ему в ухо!
– Сильнее бей, чтоб к дверям отлетел!
– Пашка, по сопатке его! По сопатке!
Администратор, а нынче хозяин, Николай Николаевич, стоял, прислонившись к эстраде, равнодушно взирая на драку.
– Вызовите милицию, – подлетела к нему экзальтированная нэпменша.
– Зачем?
– Но они же дерутся. Мы с друзьями пришли посмотреть на поэтов, послушать стихи. А у Вас нравы как в рыночной пивной.
– Мадам, Вы присутствуйте при редком зрелище дележки трона короля поэтов.
В кафе вошли Владимир Маяковский и Владимир Нарбут.
– Тихо! – громовым голосом крикнул Маяковский.
– Перестаньте!
И драка остановилась, как по команде режиссера.
– Володя Нарбут будет читать свои стихи.
Нарбут как нож сквозь масло прошел сквозь толку притихших поэтов.
Вошел на эстраду, оглядел зал.
И начал громким хрипловатым голосом.
Он читал дальше.
Зал замер.
Стихи злой тревогой накатывались на зал.
Да и сам поэт был больше похож на того офицера, о котором он читал.
Одноглазый, с бритой наголо головой, он обрушивал на зал забытую страсть братоубийственной войны.
– Сильный поэт, – сказал сидевший за столом Есенин. – Смотри, какая у него рифма затейливая.
– Я его два года назад слушал в Одессе на вечере поэтов. Читали он и Георгий Шангели. Зал ревел. А потом всех забрали в ЧК. Вечер посчитали антиреволюционным.
– А потом? – спросил Мариенгоф.
– Потом приехал секретарь Губкома и освободил всех.
– Удивительные стихи, они как будто начали жить во мне, – задумчиво сказал Бартеньев.
– А мои? – ревниво спросил Есенин.
– Твои, Сережа, давно уже стали данностью каждого русского человека. Нарбута я не буду учить наизусть, а тебя знаю почти всего.
– Молодец, наливай, пожалуй.
Выпили вина.
Нарбут под аплодисменты сошел с эстрады, и они ушли вместе с Маяковским.
– Побрезговал нами Володя, – сказал Мариенгоф.
– Ты его не трогай, – махнул рукой Есенин, – его Лилька мертвой хваткой взяла, деньги отбирает. Он, говорят, на папиросы и бильярд одалживает.
– Да ладно, – удивился Бартеньев.
– А ты у Вали Катаева спроси, он тебе все это живописует.
Татьяна приложилась щекой к плечу Олега.
– Нам пора, милый.
– Вот видишь, – ликующе прокричал Есенин, – даже лучших, не таких как Володька, а настоящих рубах женщина стреножит.
Олег взглянул на часы.
– Пожалуй, пора.
– Какая у тебя машина интересная – Бартеньев и интересом склонился к руке Леонидова, – с войны?
– Нет. На, посмотри, – он расстегнул ремешок, протянул ему часы.
– «О.А.Леонидову. За храбрость. Реввоенсовет». Это они тебе в ЧК помогают?
– Если бы.
– Послушай моего совета. Никогда не танцуй с дьяволом.
– А если он все время приглашает?
