– Беги, и как можно быстрее.
– Было бы куда.
– Подумаешь – найдешь. Бросай работу, пиши. Вот и уйдешь в тень.
Квартира Леонидова
У дверей, радостно мяукая, их встретила Нюша.
Леонидов взял ее на руки, и она начала тереться о его лицо.
– Сейчас, моя милая, я тебя покормлю. Сейчас.
– Таня, – крикнул он, – я порежу Нюше мясо.
– Лучше рыбу, она его вчера ела.
– Рыбу так рыбу.
На столе зазвонил телефон.
Татьяна подошла, сняла трубку.
– Слушаю.
– Добрый вечер… Георгий, я его сейчас позову.
Она положила трубку на стол.
– Олег, тебя Тыльнер.
– Сейчас иду, а я ему собирался звонить.
– Ты думаешь, он разберется в моей истории?
– Уверен.
Леонидов взял трубку.
– Привет, Георгий. Легок на помине, я только что собирался тебе звонить...
– Почему дурака… А… народная присказка… Социализм отменил любую мистику, даже народную. Зайти… Прямо сейчас… Ну если такое неотложное дело. Договорились.
– Господи, – ахнула Татьяна, – ну что за жизнь. У других любимые то в театр, то в кинематограф, ну в ресторан, на худой конец. А мой то в ЧК, то в сыскную.
– Такая у меня профессия.
МУР
Тыльнер в кабинете заваривал кофе.
Николаев открывал бутылку «Бенедектины».
На маленьком столике в углу были расставлены чашки, нарезан лимон, лежали конфеты в вазочке.
– Ну что, Александр Иванович. Начальство мы умыли…
– Мне в старые времена, когда мы одесским сыщикам помогали заловить московскую хиву, которая почту грабанула, их чиновник для поручений Соломон Кополеев рассказал анекдот, как Басю с Молдованки коммивояжер выдавал замуж за английского принца – «…ее еле уговорил, теперь надо уговорить принца».
– Ну наш принц, думаю, согласится.
– А я не уверен.
– Почему?
– Потому что его опять всю ночь в ЧК продержали.
– Да что же им от него надо?
– Как сказали бы мои друзья – одесские сыщики – «мамочка, роди меня обратно, но в рабочее- крестьянской семье». Это и меня касается, и Вас, Георгий. Никогда мы не будем им ровней. Что бы мы не делали и как бы не служили. Я уже старый, моя игра окончена. А вам с Леонидовым много придется пережить.
Николаев подошел к столу, налил рюмку ликера.
Выпил.
– За что пьем? – улыбнулся Тыльнер.
– За убиенных своих. Сына Андрея, студента философского, во время Октябрьских боев поймали у Университета, он в студенческой форме был. А на стороне юнкеров дрались студенческие отряды. Так его господа матросы прямо к стенке Альма Матер и прислонили, жена от умерла от горя. Жил у меня ворон. Я его на Никитском бульваре подобрал птенцом с крылышком поломанным. Двадцать лет у меня жил, любил меня, почище любой собаки. Пришли товарищи с обыском. Он каркнула, а они его шлепнули.
– Так как же Вы им служите? – ахнул Тыльнер.
– А я и не служу. Нет больше надворного советника и кавалера орденов Николаева. Есть нечто бездушевное и не думающее. Вроде как игрушечный городовой.
– Как же Вы служить-то можете?
– Пока мог, а по весне уеду в Зарайск. Там у брата домик. Буду овощи выращивать.
– Без Вас тяжело будет.
– Милый Георгий Федорович, я внимательно слежу за Вами и могу сказать, я бы Вас взял в Сыскную полицию.
– Спасибо.
В дверь постучали.
– Да, – крикнул Тыльнер.
– Товарищ инспектор, к Вам гражданин Леонидов.
– Давай его.
– Слушаюсь.
Олег Леонидов, как всегда элегантный, появился в кабинете.
– Доброй ночи.
Он принюхался.
– Ого, пахнет свежим кофе, лимоном… Ага, а вот и пузатенький, как монах, «Бенедектин», конфеты. Георгий, Вас назначили начальником Угро, и Вы отмечаете это событие?
– Нет, дорогой Олег Алексеевич, эта роскошь исключительно в честь Вашего визита.
– Ой, не люблю я, когда в мою честь достают из глубины шкафа «Бенедектин», но что поделаешь, человек слаб, тянет его к изобретению монахов.
Сели за стол.
Тыльнер разлил по чашкам горячий кофе.
Николаев наполнил рюмки.
– Я за хозяев выпить хочу этого небольшого, но очень опасного дома.
Засмеялся Леонидов и выпил.
Потом сам взял бутылку и вновь разлил.
– Что-то Вы зачастили, Олег Алексеевич, – сказал Николаев.
– Душу, друзья, согреть хочу.
– Остудило ее времечко? – печально спросил Николаев.
– Правы Вы, Александр Иванович. Остудили. Наше время пропиталось подлостью, предательством и ложью.
– Ну Вы и заехали, – Тыльнер взял кофейник, налил себе кофе. – Уж больно мрачно воспринимаете Вы, Олек Алексеевич, мир, в котором мы живем.
– Мир, в котором на приходится жить, – поправил Николаев.
– Друзья, – Леонидов закурил, – вы же тянете на философский диспут. Другие, эх, другие мысли
