Жрец поднялся, давая понять, что разговор закончен.
– Надеюсь, что ты понимаешь, чем клянешься, колос. Ты потеряешь много больше, чем твоя никчемная жизнь, если не выполнишь обещанное.
Но глаза Пиония светились счастьем. Стремясь за порог комнаты, он не обратил внимания на предупреждение, слетевшее с уст старого жреца. Еще раз поклонившись у порога, Пионий юркнул за дверь.
Старый жрец культа неизвестной богини и непонятного бога покачал головой:
– Как ты думаешь, Аиеллу, справится смертный?
Один из воинов у двери только пожал плечами.
Жрец хмыкнул.
– А ведь это лучшее, что у нас здесь есть. И если он справится, быть ему серпом Севера.
Аиэр поиграл четками.
– Собирайтесь, утром отплываем.
«Одноглазый Волк» легко скользил по свинцовым водам Балтийского моря. К утру десятого дня с момента выхода в море на горизонте появились очертания острова Борнхольм. Судно могло бы идти быстрее, но попутный ветер понемногу ослабевал, а Сила Титович стремился сохранить свою команду свежей, не заставляя гребцов сидеть на веслах по четырнадцать часов в сутки.
То, что на горизонте именно Борнхольм, поведал опытный Бьерн Гусак. По его словам, переход между Ругом, последним островом на пути в Любек, и Борнхольмом был самым опасным. Купцы, пройдя воды у берегов Скандинавии, расслаблялись. А датские и польские каперы этим отлично пользовались. Бодричский князь Генрих и германский император несколько раз снаряжали карательные экспедиции на Борнхольм и в протоки около Руга, но пираты заранее убирались со своих стоянок в сторону Дании и Швеции. Именно поэтому драккар нынче идет мимо Поморья в дальний Любек. Откуда они двинутся малой дружиной по суше до Хомбурга, где на попутных снеках и баржах можно сплавиться по Эльбе и до Магдебурга.
Сомохову план показался странным. Торговля в эти времена шла по руслам рек, потому что перевезти большие грузы по суше, уже практически лишенной римских дорог, было невозможно. Колеса телег застревали в весенней или осенней грязи, копыта коней проваливались в зимнем снегу, а лето было столь коротким, что не принималось в расчет. Поход же Онисия Навкратовича имел конкретные коммерческие интересы. А иначе зачем почтенному купцу плавать за тридевять земель, оплачивая солидную охрану и дорогое судно? Весь товар с драккара из Любека до Хомбурга на телегах не перевезешь… Так не лучше ли его сдать в первом порту, как это делало большинство купцов, или, уже увеличивая риск минимум вдвое, пройти опасные датские острова и зайти в Хомбург по морю?
Улугбек чувствовал: что-то не так. Разговаривать на эту тему с Горовым не имело смысла: казак, как примерный солдат, старался просто выполнять приказы, не обсуждая. По крайней мере, очень старался. А Захар вообще не задумывался о таких нюансах. Впервые попав на море, промысловик наслаждался новыми впечатлениями. Оставались Малышев и дружинники ярла Гуннара. Когда Улугбек поделился своими сомнениями с Костей, тот просто отмахнулся:
– Ты знаешь этих торгашей? – Фотограф уже втянулся в ритм похода. Широкие плечи Малышева, натренированные в детстве и юношестве в спортивных залах, начали опять обрастать мышцами. – Может, он какой-нибудь воск и пеньку скинет в Любеке, а в Магдебург к императору двинет только с мехами? Меха – не воск, одной телеги вполне хватит.
Сомохов почесал вспотевшую и постоянно чесавшуюся под кожаной феской голову. Он такой вариант не рассматривал.
– Вряд ли, – не сдавался ученый. – Что-то я, когда мешки и сундуки перегружали со снеки на драккар, никаких мехов не видел.
Малышев за словом в карман не полез:
– Да что ты вообще в мехах понимаешь, мышь институтская? – Сказано это было веселым тоном, да и нельзя в походе на соседа по весельной скамье обижаться. Слишком скучно в походе, потому и дуреют дружинники, подначивая друг друга время от времени.
Улугбек принял вызов.
– Да уж достаточно, чтобы не просить всю жизнь толстозадых купчих и потертых приказчиков петь «Сы-ы-р», когда твоя башка прикрыта пыльным тюлем, – парировал Сомохов, налегая на весло. – Я и университет закончил не последним, и историю не только по рассказам монашек изучал[54]. И жизнь не перевернутой в объективе вижу[55] .
Пока Малышев пробовал разгадать, что именно оппонент имел в виду, Улугбек продолжил:
– Кроме мехов, ничего легкого и ценного из Руси не везли.
Костя пожал плечами:
– Ну, ладно. Может, он меха в сундуки засунул. Или даже в Магдебург не продавать, а покупать едет.
Профессор хмыкнул. Такая мысль казалось ему абсурдной.
– Что есть такого в Магдебурге, чего нет в Любеке или Гамбурге?
Продолжить спор товарищам по скамье не дали.
Тут стоявший на носу Сила Титович вскинул ладонь к глазам, всматриваясь в очертания Борнхольма. Десять секунд спустя драккар уже разворачивался в сторону берегов Померании. Под окриком Бьерна гребцы сильней налегли на весла.
– Что происходит? – Костя толкнул сидящего впереди седоусого крепыша. Тот в ответ только рыкнул и кинул одно слово, которого боялись все купцы от Мавритании до Руси:
– Херсиры[56].
