чтобы помог, но это ничего не изменит.
– Я никогда не беру баб силой, они сами ноги раздвигают, – усмехнулся Строгач.
– Это не мой случай.
– Ты не исключение, Наковальня. Сама попросишь и предложишь сама.
– Зря ты так обо мне. Я не шлюха, и не была ею никогда.
– Да иди ты к черту, Коваль! – заорал вдруг он, отпихивая ее от себя. – На хрен мне этот головняк?! Я на колени должен встать, чтобы ты позволила себя трахнуть? Иди ты к такой-то матери, королева! Вали, бери шмотки свои, я тебя отвезу к твоему обожаемому Малышу, который и не понимает, кажется, какое сокровище имеет каждую ночь, чистоплюй хренов! Но запомни этот день!
– Не грози мне, Серега, не надо…
Дома она побросала в сумку какие-то тряпки, сменила шубу на кожаную куртку, взяла из сейфа пачку денег. В больницу ехали молча, Строгач игнорировал непокорную бригадиршу, демонстративно глядя в окно. Он не поднялся с ней в отделение, бросив только:
– Ветке скажи, что жду. Удачи тебе.
Коваль промолчала.
Едва открыв дверь бокса, она наткнулась на вопросительный взгляд подруги и, отрицательно качнув головой, сказала:
– Ничего не было, Ветка, – увидев, как радостно и благодарно заблестели у той глаза. – Иди, он ждет тебя в машине.
Она поцеловала Марину и убежала, а Коваль, прислонившись головой к плечу Егора, заплакала.
– Родной мой, мне так тяжело и невыносимо без тебя… Вернись, я прошу тебя…
И вдруг она услышала, как он произнес хриплым, срывающимся голосом:
– Не плачь… моя девочка…
Марина подняла голову – на нее смотрели широко распахнутые синие глаза… От шока ее тело стало ватным, чужим каким-то, и речь пропала куда-то, Коваль сидела и безмолвно смотрела на мужа, а он, словно пробуя слова на вкус, шептал:
– Девочка… девочка моя… родная…
Приехавший в это время Розан онемел от изумления, замер в дверях, а Марина не шевелилась, боясь спугнуть чудо, случившееся вопреки всем прогнозам.
– Не плачь… – опять повторил Егор, и она, очнувшись наконец, послушно стала вытирать глаза.
– Я уже не плачу, родной, все, все…
Розан было двинулся к ней, но Марина отмахнулась от него, как от назойливой мухи:
– Уйди пока, не до тебя мне!
За дверью он возбужденно сообщил охране:
– Ништяк, пацаны, сдвинулось – Малыш в себя пришел!
Коваль все еще не верила, что это так и есть, гладила его по лицу, по волосам и смотрела, смотрела…
– Поцелуй меня, – попросил он шепотом, и Марина прижалась к его губам, ощущая, как он отвечает, прижимая ее голову здоровой рукой.
– Ты симулянт, Егор, – тихо сказала она, оторвавшись от мужа. – Я так люблю тебя.
Егор закрыл глаза, утомленный неожиданными эмоциями, он был еще слишком слаб.
– Отдохни немного, – прошептала Коваль, поцеловав его в лоб и выходя из бокса.
Утащив Розана в курилку, она уселась на подоконник, болтая ногами.
– Светишься прямо! – улыбнулся он, поднося зажигалку. – Рад за тебя.
– Спасибо. У тебя что-то срочное?
– Короче, подруга, в Москве пацаны завалили жену Самсона, – тихо сказал Розан, вмиг став серьезным.
– Как – завалили? – Рука с сигаретой остановилась, не дойдя до губ, Марина смотрела на заместителя и не понимала, о чем он говорит.
– Наглухо. Хотели прихватить, а она вырвалась, орать стала, ну и…
– Зачем?! Я же просила тебя – без крови!
– Да выхода не было, пойми! – рявкнул он. – Между прочим, паспорт у нее нашли на другую фамилию и вид на жительство в Израиле. Усекаешь?
– А в Москву она за кефиром прилетала, Самсон израильского не пьет? – удивилась Марина, искренне недоумевая по поводу столь странных обстоятельств.
– Да черт ее знает! Зато теперь понятно, где он окопался.
– И что – мне должно полегчать от этого? Как я его оттуда достану? – с досадой сказала Коваль, понимая, что это будет совсем непросто.
– Фигня – зарядим туда пацанов, они прихватят.
– Да, прихватили они уже жену, хорош! И не до этого мне сейчас, надо Егора поднимать, раз уж все так сложилось.
Это удалось ей не сразу и с большим трудом, пришлось основательно потратиться и вложить много собственных сил и нервов. Сколько раз муж орал на нее, когда она заставляла его вставать, ходить, двигаться, когда заставляла соблюдать все врачебные назначения и диету, весьма жесткую и противную из-за ранения желудка. Но Марина не обращала внимания, упрямо настаивая на своем.
– Какая же ты стерва, Коваль! – стонал Малыш, но та неизменно отвечала:
– Мне не нужен инвалид, я хочу здорового, сильного мужика, способного гасить меня ночи напролет! Иначе уйду к другому!
– Стерва! – орал он, сгребая жену в охапку и не выпуская без порции поцелуев.
Словом, первого мая она забрала его домой почти в прежнем состоянии, на своих ногах и полного сил. Весь народ гулял в центре, отмечая праздник, а Марина с Егором в окружении телохранителей и Розана сидели в беседке у бассейна, и Серега жарил свои фирменные шашлыки. Егор наслаждался шедеврами сушиста из «Шара», ради праздника превзошедшего самого себя в приготовлении этих блюд. Было уже совсем тепло, даже трава кое-где пробивалась. Коваль потягивала текилу, к которой не прикасалась со дня покушения на Егора. Тот улыбался, поглядывая в сторону жены:
– Не балуйся, накажу!
– Я же аккуратно, по чуть-чуть! – оправдывалась она, но стакан отставила, поймав на себе ехидный взгляд Розана.
– Все, Коваль, похоже, отпилась ты – Малыш решил за тебя всерьез взяться!
– Отвали, да? Захочу – так налакаюсь – ахнете вместе с Малышом! – пригрозила уязвленная Марина.
– Давай-давай, а я тебя потом высеку! – пообещал Егор без тени улыбки, и она замолчала.
Просидев до темноты, Коваль решила, что пора бы и расходиться – многовато впечатлений для первого дня дома. Они поднялись в спальню, Егор пошел в душ, и она не смогла отказать себе в удовольствии присоединиться. Наблюдая с улыбкой за ее жадными ласками, Егор поинтересовался:
– Похоже, моя девочка не размялась ни с кем за это время?
– Нет, – ответила она, опускаясь на колени и глядя на него снизу. Он, кажется, удивился:
– Что, вообще?
– Как ты можешь, а? Ты лежал в коме, а я, по-твоему, скакала по чужим постелям?
– Не обижайся, любимая, – попросил он. – Просто я знаю тебя, знаю, как любишь ты мужское внимание и ласку. О господи, – пробормотал, отрываясь от нее буквально на секунду. – Я и забыл, какая ты, моя сладкая…
Утром, откатившись от неподвижно лежащей поперек кровати Марины, муж соизволил поинтересоваться:
– Устала, любимая?
Она молчала, не в силах шевельнуться.
– Может, поедим?
После бурных и затяжных занятий любовью он ел нереально много, ей же при воспоминании о съестном стало дурно.
