имеешь? Где был я, например, последние четыре года? Когда ты пила, не просыхая, когда влезала в неприятности, на что ты большая мастерица? Так неужели же я не заслужил право хотя бы иногда быть просто любимым, и все? Просто мужиком, которого любят, а не используют в качестве жеребца? – Он встал из-за стола и пошел к выходу, оставив Марину стоять посреди кухни.
– О-па… а его зацепило, оказывается… – растерянно проговорила она, оглядывая опустевшую кухню.
Надо было срочно исправлять ситуацию, пока не зашло слишком далеко. Коваль осторожно вошла в его комнату – Женька лежал на кровати, закинув руки за голову и закрыв глаза.
– Уходи, я не хочу тебя сейчас видеть.
– Я уйду, не бойся, но не сразу… – Она села на край кровати. – Прости меня… Я обещаю тебе, что буду себя контролировать… можешь делать все, что любишь, я не скажу ни слова…
Хохол повернулся на бок, долго всматривался в виноватое лицо Марины, потом протянул руку и потянул Коваль на себя.
– Котенок, я не сделаю больше ничего, что бы тебе не понравилось. – Он поцеловал ее, сбросил с мокрых волос полотенце. – Ну, мир?
Она счастливо кивнула и прижалась к его щеке щекой. Хохол никогда не мог долго противостоять ей, и Марина пользовалась этим.
Это были восхитительные два дня, проведенные в тишине и покое, без скандалов, криков и разборок.
– Я никогда прежде не был таким счастливым, Маринка, как с тобой, – признался Хохол как-то вечером, сидя в кресле напротив Марины на балконе. – Девочка моя, ты мне всю жизнь перевернула, ты меня заставила по-другому смотреть на многие вещи. Разве я мог подумать там, в лагерях, что буду жить так, как сейчас?
– А теперь протри мой нимб, а то он запылился! – засмеялась она. – Нашел святую!
– Дуреха ты, – вздохнул Хохол.
– За это ты меня и любишь?
– И за это тоже. Если бы ты знала, как я хочу подарить тебе что-нибудь такое, что бы всегда напоминало тебе обо мне…
– Жень, если бы не ты, меня уже не было бы в живых, какие еще нужны подарки? – Коваль пересела к нему на колени, уткнувшись носом в грудь. – Ты – мой подарок.
Женька поглаживал ее по спине, пробегая пальцами по позвоночнику, по рубцу, оставшемуся после операции и белевшему теперь на фоне загорелой кожи. Сколько их было, рубцов этих, кто бы сосчитал…
Нагоняй Кольке за развал команды Марина все же дала, улучив момент и оставшись с ним один на один. Племянник виновато опустил голову и выслушал все, что она выложила ему, потом вздохнул и проговорил:
– Можешь выкинуть меня.
– Ишь ты, какой умный! – возмутилась Коваль. – Развалил все и теперь в кусты решил свалить? А разгребать буду, разумеется, опять я? Не многовато ли проблем на одну слабую и не особо здоровую женщину?
– Мариш, я все понимаю, но что я могу сделать один, когда никто меня не воспринимает всерьез, все считают только ненужной помехой? Я ведь мешаю им всем, надоедаю своим контролем, лезу во все финансовые дела.
– Коля, а ты раньше-то что молчал? Почему не приехал ко мне и не сказал, что у тебя проблемы?
– Ты ведь понимаешь, что я пытался сам разобраться во всем, без твоего вмешательства? Мне уже не пять лет, чтобы при каждой неприятности бежать и жаловаться тете.
– Да, дороговато обошлась мне твоя взрослость, Коленька! – вздохнула Марина, закурив сигарету и прихлопнув ладонью комара, вознамерившегося укусить ее за плечо. – И что нам теперь делать? Команда в дерьме, признаемся себе честно…
– Мариш, в конце концов, это ведь не трагедия – в следующем сезоне…
– Коля, да не будет уже никакого следующего сезона при таком раскладе! – перебила она. – Неужели ты не понимаешь, что и вот эти три калеки, что играют сейчас, разбегутся? Я не хочу отваливать бешеные деньги при отсутствии результата и поэтому урежу во втором круге премиальные, да что урежу – просто не буду их платить. Думаешь, останется много желающих играть в футбол бесплатно? Я тебе скажу – нет, потому что не любовь к игре заставляет их заниматься этим делом, а банальное желание добыть денег на умении попасть ногой по мячу. Это их способ заработка. Вот и прикинь. Нам с тобой теперь придется все руководство разогнать, тренера поменять, да и половину игроков на трансфер выставить, чтобы зацепиться за место во второй лиге, не до хорошего теперь. Давай, шевелись, думай, кого пригласить, ведь ты уже потерся в этих кругах, знаешь много разных людей, и потом, ведь и отец твой может чем-то помочь, ну, не знаю, почву там в Москве прозондировать. Позвони ему!
– А сама что? – удивился Колька.
Но не могла ведь она объяснить ему, что не желает видеть и слышать собственного брата потому, что он спал с ее подругой, с женщиной собственного сына!
– Я не хочу лезть к нему с очередной заморочкой, – вывернулась Марина. – И так он мне здорово помог, а теперь снова. Позвони, деточка, сам.
– Нашла деточку! – обиделся племянник, отгоняя огромного слепня. – Мне скоро двадцать шесть лет!
– Да, ты у меня жутко взрослый! – Коваль потрепала его по темным волосам, коротко и модно постриженным, погладила по гладко выбритой щеке, пахнувшей хорошим одеколоном. – Что ты хочешь в подарок?
– Чтобы ты простила меня за все, что я натворил, – мгновенно ответил он, перехватывая ее руку и поднося к губам. – Я понимаю, что, не будь я твоим родственником, мне бы уже башку оторвали при подобном стечении обстоятельств.
– Коля, не говори ерунды! – поморщилась она. – Ты слишком много смотришь телевизор и слишком много слушаешь сплетен обо мне – я не такая. Да, в моей жизни была пара-тройка моментов, за которые мне до сих пор стыдно, но выхода не было, да и время было другое, не я – так меня бы… Но сейчас-то все иначе, ты ведь второй год живешь рядом со мной и видишь, что я вовсе не кровожадное и беспощадное чудовище, укатывающее людей в бетон пачками. Да, есть отдельная категория граждан, которым чужда человеческая речь, и им приходится что-то втолковывать силовыми методами, но я давно не занимаюсь этим сама – у меня полно людей, способных сделать это вместо меня. И потом, три последних года я не вылезаю из больниц, мне просто не до разборок – здоровье уже не то.
– Кстати, о здоровье, – подхватил Колька, вынув сигареты и зажигалку. – Дед звонил вчера мне на мобилу, интересовался, как ты.
– А что ж мне-то не позвонил?
– Так у тебя что ни день, то новый номер, он их не успевает в память вводить! – засмеялся племянник. – Мариш, а с ментом-то этим что? – вдруг совершенно серьезно спросил он.
– Коля, я ведь просила – это для меня они менты, шерстяные, ушастые и все в том же роде, а у тебя отец там служит, и ты никак не сталкивался с ними, так что не смей больше произносить этих слов, это первое. А второе – это не твое дело, займись лучше тем, о чем я попросила, а с остальным я как-нибудь сама! – решительно отрезала Коваль, прекращая разговор на эту тему.
…В понедельник Хохла ожидал неприятный сюрприз – обещанная Ромашиным повестка с просьбой явиться к следователю. Женька носился по дому и орал, что, мол, не фиг было подрываться из деревни, чтобы теперь идти в прокуратуру объяснять, что он, Хохол, никакого отношения к Марининому исчезновению не имеет.
– Женя, ты чего разошелся? – спокойно поинтересовалась Коваль, набирая номер мобильного своего адвоката. – Петрович? Привет, родимый, соскучился? Вот прикинь, на том свете тоже мобильники есть! Слушай, шутки в сторону – завтра Хохла в прокуратуру дернули по факту моего исчезновения, ты с ним прогуляйся, хорошо? Да нет меня, понимаешь? Нет! Так сделаешь? Ну, спасибо, родной, Хохол рассчитается с тобой за услуги. Пока. – Она повернулась к севшему, наконец, за стол Женьке. – Все? Тебе полегчало?
