– А вот мы сейчас и выясним, что происходит-то, – спокойно отозвалась Коваль, покручивая в пальцах стакан с остатками коньяка. – Сам расскажешь или помощь тебе требуется?
– Что рассказывать? Ты ж про деньги говорить позвала?
– А мы давно на «ты» перешли? Не помню что-то. Деньги любишь, Марадона? Настолько сильно, что страх потерял?
– Не пойму, за что базар, – растерянно проговорил он, стараясь не встретиться с ней взглядом. – Вы же сами, Марина Викторовна, позвонили…
– А что мне еще оставалось, раз ты возомнил, что стал очень деловой и самостоятельный? Команду развалил и решил напоследок нажиться? – Коваль выпила коньяк и зло посмотрела на стоящего перед ней Марадону. – Умнее меня стал? Заговор устроил за моей спиной? Забыл, насколько вредно для здоровья?
– Ка-какой за-заговор? – начал заикаться перепуганный Марадона.
– Та-такой! – передразнила она. – Сдать оставшиеся игры и сложить выручку в карман!
– Не было этого! Вот крест – не было! – открестился он, и тут Марина потеряла остатки терпения:
– Так, вижу, не понимаешь по-хорошему! Будем делать, как всегда. Вилли! – окликнула она, и тот мгновенно обхватил Марадону сзади за горло. Глаза у главного тренера полезли из орбит, он вцепился пальцами в руку Вилли, стараясь ослабить хватку, но тщетно.
– Вася, не доводи до греха! – попросила Марина, вглядываясь в его побуревшее лицо. – Ты ведь меня знаешь – я все равно заставлю тебя признаться, но живым ты отсюда уже не уйдешь. Комбар, ну-ка, зрителей поближе, партер свободен! – обернулась она к Матвею, и его пацаны подогнали пятерых игроков прямо к тому месту, где стоял Вилли. Их лица были больше похожи на белые больничные простыни, в глазах у всех застыло выражение ужаса.
– Что, пацаны, страшненько? – поинтересовалась Коваль, закуривая сигарету, протянутую Хохлом. – Так это еще присказка, сказка дальше будет. Вот только счастливого конца не обещаю – мои истории всегда плохо заканчиваются. Я внимательно слушаю – кто расскажет мне, что произошло и чья это была блестящая идея – надуть Наковальню? Вилли, отпусти его, пусть воздуха глотнет, а то отрубится раньше времени, – велела она, заметив, что Марадона вот-вот потеряет сознание, и снова повернулась к футболистам: – Ну, не молчим.
– Да мы-то чего… – начал капитан команды Андрей Суровцев, высокий, крепкий на вид парень лет двадцати восьми. – Дело-то ясное – команда на вылет, а жить надо, денег не платят…
– Что?! – не поверила Марина. – Как не платят? А чем, по-твоему, я занимаюсь тогда?
– Не знаю, Марина Викторовна, – продолжил Суровцев, честно и прямо глядя ей в лицо, – но денег мы не видели последние три месяца, а премиальных вообще ни одних не получили.
Коваль оперлась подбородком о поставленную на подлокотник кресла руку и задумчиво посмотрела на валяющегося неподалеку Марадону. Стало вдруг очень тихо, все ждали ее реакции, прекрасно понимая, что главный тренер теперь так просто не отделается, за подобный косяк Марина, скорее всего, сдерет с него шкуру, но она только постукивала по щеке ногтями и молчала. Значит, все это время под шумок Марадона прикарманивал практически все, что она переводила на счет клуба… Ну что ж – теперь ее не будут мучить угрызения совести. Коваль встала, вырвав руку из руки Хохла, подошла к Марадоне, подняла его голову носком босоножки:
– Банк и номер счета, на который ты переводил деньги, быстро! Тогда просто сдохнешь, а иначе даже в морге не поймут, где что было. Ну?!
– В машине бумажник… там карточка… – обреченно выговорил он.
– Принеси, – кивнула Марина Комбару, и тот притащил требуемое. – Сегодня же снимешь все до копейки и выплатишь игрокам то, что они не получили.
– Сделаю, Марина Викторовна, – кивнул Матвей, убирая пластиковую карту в карман.
– Теперь с вами, – обернулась она к футболистам. – О том, что видели, советую молчать, дешевле выйдет. И не дай бог воплотить в жизнь свои планы относительно сдачи игр – окажетесь на месте бывшего тренера. Чао, буратины. Сева, развези по домам.
– Да, Марина Викторовна, – отозвался Сева. – Мне потом сюда вернуться?
– Нет, сегодня все свободны. Вилли, кончай и убери здесь, – распорядилась она, направляясь к джипу. – Хохол, домой!
В машине Марина забилась в самый угол, отодвинувшись от Хохла и надев очки. Давно уже ей не приходилось заниматься такими делами. Оказывается, она успела забыть, как потом бывает противно и мерзко на душе, как хочется поскорее оказаться дома, смыть с себя дерьмо.
– Котенок, что с тобой? – Женька попытался взять ее за руку, но Марина дернулась:
– Не трогай меня!
– Прекрати! – рявкнул Хохол, сгребая ее в охапку. – Что ты как маленькая? Первый раз, что ли?
– Отпусти! – отбивалась она.
– Поцелуешь – отпущу.
– Я не могу сейчас, не хочу, понимаешь?
– Нет, не понимаю. Иди ко мне… – Он уложил ее к себе на колени, преодолевая сопротивление. – Брыкается еще! Все, успокойся, сказал! – пресек он очередную попытку вырваться. – Все, вот так полежи, я больше тебя не трону, – пообещал Хохол, поглаживая по волосам. – Успокойся, котенок, все прошло. Сейчас приедем домой, полежишь в сауне, расслабишься, коньячку еще добавишь – и порядок.
– Ты так думаешь? – с иронией спросила Марина, но Хохол не повелся.
– Я это знаю, котенок. – Он погладил ее по лицу и поцеловал. – Прекрати казниться – есть вещи, которые не прощают, и есть люди, которые не понимают иначе.
– Мне противно, Женька, я так устала от этого… Давай заедем на кладбище, – попросила она, почувствовав вдруг непреодолимое желание посидеть хоть немного на могиле Егора.
Хохол стукнул в перегородку и велел Юрке свернуть на проселок, ведущий к кладбищу.
У ворот он сам вышел из машины, купил в ларьке шесть белых роз, и Коваль благодарно посмотрела на него – ему тяжело давались эти визиты, здесь, как нигде, он чувствовал себя лишним.
По дорожке навстречу попалась полноватая молодая женщина с мальчиком на руках. Ребенку было месяцев пять-шесть – темноволосый, синеглазый карапуз в красном костюмчике и белой панамке… Марина скользнула по ним равнодушным взглядом, и что-то показалось ей знакомым в этой женщине, где-то видела она уже эту блондинку с ямочками на щеках. Но потом отогнала от себя эту мысль – мало ли таких по улицам ходит…
Коваль подошла к могиле Егора и едва не упала, вовремя успев вцепиться в решетку ограды – могила была чисто убрана, мрамор памятника еще сверкал каплями воды, как мелкими бриллиантами.
– Женя…
– Ну, чего ты? – обнял ее Хохол. – Это небось Иваныч бабки отрабатывает, кому ж еще-то?
– Женя… эта девка… я поняла теперь – это ведь Нателка, помнишь, с Малышом из Англии приехала? – проговорила она помертвевшими губами. – Это она сейчас была, она – и Егоров сын…
Марина упала на колени и заплакала, закрыв лицо руками. Вот и еще один пинок судьбы – она не могла родить Егору ребенка, а эта девица не побоялась. Да и кого ей было бояться, уж не Марину ли?
– Маришка, котенок, не плачь, – уговаривал Хохол, опустившись перед ней на корточки и пытаясь заглянуть в глаза. – Не надо, родная моя…
– Ты не понимаешь… и не поймешь никогда… – захлебывалась слезами Коваль. – Он всегда хотел детей, а я не могла… и он молчал, зная, что я расстроюсь, если он вдруг скажет… и теперь… И это точно его сын, просто вылитый… неужели ты не заметил, Женя?
– Все, все, хватит! – Хохол положил на могилу розы и поднял ее на руки. – Поехали домой, котенок, а то снова голова разболится, поехали, девочка…
Он нес ее по дорожке к машинам, а Марина все плакала и не могла успокоиться, раздавленная неожиданным открытием. Егор так ничего и не узнал – после того, как они снова стали жить вместе, он не отходил от Марины ни на шаг. А потом погиб. Интересно, как повернулось бы все сейчас, будь он жив? Ушел бы он от Коваль, чтобы быть вместе с таким желанным и долгожданным ребенком, которого она, увы, так и не смогла ему подарить?
Дома Женька сразу отнес ее в спальню и, уложив, зашторил окна и включил кондиционер.
