– Ты совсем идиотка, да? – изумился он, разглядывая ее с любопытством. – Я ж тебе ясно объяснил – шутки кончились, а ты еще и нарываешься. Бес, эта сучка всегда такая или только со мной?
Но Марина не дала Бесу и рта раскрыть.
– Да, эта сучка всегда такая, а то и хуже еще, если ты не знал. Где мой ребенок?
Кадет ничего не понимал – видимо, раньше ему не приходилось иметь дело с человеком, которому дважды сверлили череп… А Коваль несло все сильнее и сильнее, она вообще не понимала уже, что и кому говорит – орала в полный голос всякую чушь до тех пор, пока дряблая рука Кадета не отвесила ей пощечину. Схватившись за горящую щеку, Марина замолчала и опомнилась, а он произнес тихим, почти нежным тоном:
– За каждое слово, сказанное мне сейчас, ты рассчитаешься так, что тебе и не снилось. Ни одна мочалка никогда не открывала на меня свой рот, и ты не будешь.
Она промолчала, позволив себе только в уме послать его по хорошо известному адресу. Бес напряженно наблюдал за ней, не выпуская из руки стакан с текилой. Кадет пожевал бледными старческими губами, о чем-то подумал и позвал:
– Кочан! Щенка сюда приведи.
Коваль подобралась, как кошка перед прыжком, вцепилась в подлокотники и не сводила глаз с двери, Кадет удовлетворенно улыбался, Бес судорожными глотками хлебал текилу, как воду, – нервничал… Послышался детский плач, потом голос рыжего:
– Да не вой ты, к мамке идем!
И вот уже она видит своего мальчика, его заплаканное личико, его темные волосенки, спутанные на макушке…
– Ма-ма! – заблажил Егорка, пытаясь вырваться из рук державшего его Кочана, Марина тоже вскочила и кинулась к ним, выхватив ребенка у растерявшегося рыжего.
– Егорушка, сынок, не плачь… – Она прижала его к себе так, словно надеялась больше никогда не отпускать, целовала и сама уже чуть не плакала.
Егорка вцепился в мать обеими ручками и лопотал «Мама… мамуя моя…», уткнувшись носом ей в шею.
– Все, хорош, забирай! – велел Кадет, но сделать это оказалось весьма проблематично – Коваль без разговоров врезала Кочану ногой в пах, и тот сложился, матерясь и подвывая.
– Кадет, оставь! – попросил вдруг Бес, глядя на него мутными глазами. – Я прошу тебя – оставь пацана, ведь она же приехала… Отдай ребенка Хохлу.
– А что еще я ему должен отдать? – вскинул седые брови Кадет, не ожидавший подобного демарша. – Может, и ее выпустить – пусть валит?
– Отдай ребенка Хохлу, – тупо твердил Бес, которого словно заклинило. – Пусть мои пацаны его увезут.
На какой-то момент Марина потеряла бдительность, увлекшись этим диалогом, чем моментально воспользовался оживший Кочан. Он вырвал у нее Егора и, свободной рукой схватив Коваль за волосы, припечатал ее лицом о стену. На бирюзовых обоях расплылось кровавое пятно, Марина сползла на пол, зажав нос, из которого капала кровь.
– Ты, урод непуганый! – заорал Бес, подскакивая к ней. – Кто позволил?!
– А кого б я спрашивал? – окрысился Кочан. – Гера, забери пацана! – крикнул он в коридор, и ревущего навзрыд Егорку унес какой-то молодой мальчишка. – Сука, чуть все не отбила, на хрен! Ну я тебе припомню еще.
– Остынь, – вяло проговорил Кадет. – Сломал нос бабе, придурок.
Это было чистой правдой – носовая перегородка не вынесла удара о стену, да и кровь не останавливалась, руки и лицо у Марины были в липкой красной жидкости, как и водолазка. Бес принес полотенце, но это мало помогло, к тому же начала болеть голова, и Коваль уже не соображала, что происходит.
– Да не трогай ты меня! – рявкнула она в ответ на попытку Беса переместить ее на диван.
Кадет подошел вплотную, рассматривая сидящую на полу Марину сверху, стоял, покачиваясь на носках и заложив за спину руки. Она подняла вымазанное кровью лицо:
– Нравлюсь? Так лучше?
– Так это еще только начало. Не доводи до греха – давай все мирно решим.
– Да не буду я ничего решать! Это мой клуб, и так все и останется. И бумаг никаких я тебе, естественно, не привезла.
– А и не надо ничего, кроме твоего заявления в горспорткомитет о том, что ты отказываешься от места президента клуба.
– Даже не мечтай. – Марина запрокинула голову, чуть сжав пальцами переносицу и тихо охнув от боли.
– Дура-а-а! – простонал тихонько Бес, хватаясь за голову. – Какая же ты дура, Наковальня! Послушай…
– Пошел ты! – зло перебила она, не отнимая руки от кровоточащего носа. – За то, что ты сделал, Гришка, будешь в аду гореть. Ты продал брата, подумай об этом, когда протрезвеешь.
Он посмотрел на нее с ужасом, словно только сейчас догадался, что происходит, и оценил собственное участие в этих событиях. Потом перевел взгляд на Кадета:
– Отдай пацана… Я тебя богом прошу – верни ребенка, Кадет! Забери все, что хочешь, я ничего не пожалею – пацана только отдай! Смысл держать здесь еще и ребенка, если Наковальня – вот она? Зачем проблемы? Этот отморозок безголовый Жека все сделает, чтобы забрать, он ни перед чем не остановится, я-то знаю. Верни пацана, пусть хотя бы этому будет рад.
Кадет испытующе смотрел на Беса, что-то долго взвешивал, прикидывал, а потом изрек:
– Гришка, только потому, что ты просишь. Пусть Бармалей забирает щенка и везет его домой, а эта сучка останется здесь. Я научу ее думать, прежде чем сделать или сказать что-то. Ну и вопрос по клубу так и не решен.
И в этот момент Марине вдруг стало легче – если здесь не будет Егора, она справится. Она слышала, как в прихожей кто-то одевает Егорку, который ревет, не переставая, потом раздался голос Бармалея: «Тихо, пацанчик, сейчас к папке поедем», – и ей стало совсем спокойно – Егорка будет дома, с Женькой, который не отойдет от него ни на шаг.
Собственная судьба волновала во вторую очередь – ничего нового, скорее всего, Кадет не изобретет. Ну отмолотят пару раз, нос уже сломали, дальше что? Если Марина не вернется домой сегодня или завтра, Хохол устроит такое, что Кадету будет не до футбола – самому бы уцелеть. Так что…
Ох, как же сильно она ошиблась в своих прогнозах…
Всю следующую неделю Коваль провела в подвале, прицепленная наручником к какой-то трубе. Мимо каждую ночь проносились крысы величиной с кошку, и Марина все время боялась закрыть глаза, чтобы привлеченные запахом крови твари не сожрали ее заживо. «Интересно, Гриня специально таких лошадей развел?» – думала она всякий раз, едва завидев очередную крысу. Кочан, получивший полную свободу действий, отыгрался за удар в пах по полной программе. Маринино некогда красивое, строгое лицо уже не напоминало ничего, кроме детского пляжного мячика – такое же фиолетово-розовое и почти абсолютно круглое из-за отеков. Нос болел невыносимо, по нему еще пару раз прилетало. Каждый визит Кочана заканчивался одинаково – предложением написать заявление об отказе от должности президента. И каждый раз Марина посылала рыжего отморозка, не забыв упомянуть и его хозяина, в одно хорошо известное место. Словом, неделька выдалась из веселых…
Однажды к ней спустился Бес, абсолютно пьяный и расхристанный, сел на корточки рядом и зашептал:
– Коваль… прости, если можешь…
Она брезгливо поморщилась и не ответила – да и что она могла сказать? Что не сердится и получает удовольствие? А Гришка продолжал, обдавая ее водочным перегаром:
– Я не могу… не могу тебе помочь, понимаешь? Я и так пацана твоего вернул, больше ничего не могу сделать… Я слишком много должен Кадету, понимаешь?
– Оригинальный способ ты выбрал, чтобы вернуть этот долг! – усмехнулась Марина, чуть скривив
