было не больше двенадцати, тело он имел, не по возрасту рослое и мускулистое. Через распахнутую меховую безрукавку был виден глубокий белесый шрам и лежащее на груди ожерелье из волчьих клыков. Видимо, молодой варвар вовсе в ней не мерз. Одет он был как взрослые воины: в мягкие сапоги, замшевые штаны, а на кожаном поясе висел широкий охотничий нож.
Какое-то время он внимательно наблюдал за монахиней, с наслаждением посасывающей просоленную рыбную полоску, потом ломающимся баском, степенно сообщил:
— Эта рыба предназначена для собак.
— Иди отсюда, пацан, — посоветовала ему Ника, едва взглянув на него.
Парень постоял на месте, потом сказал:
— У меня много рыбы для собак. Я могу принести тебе еще.
Ответить Ника не успела: к парню подошел, заросший до глаз, светлобородый варвар.
— Вождь, тебя дожидаются в палатке Совета.
— Вождь? — переспросила Ника, не веря своим ушам.
— Да, — гордо вскинул рыжую вихрастую голову парень. — Я младший вождь клана Белого Волка, Эрик Рыжеволосый и от своих родителей наслышан о жене дроу. Это правда, что твое имя означает — победа? Здорово! Это не то что, Эрик Рыжеволосый…
— А кто твои родители, вождь?
— Моя мать, воительница с южных земель, дочь отважного короля дворфов, Ивэ. А отец вождь всех объединенных кланов — Харальд Белый Волк, — гордо объявил парнишка, с удовольствием наблюдая как вытягивается лицо монахини.
— За-ши-би-сь! — восхищенно выдохнула Ника, во все глаза разглядывая сына Харальда и Ивэ.
— А правда, что вы… — начала было Эрик Рыжеволосый, с загоревшимися глазами, от чего его лицо стало по-мальчишески любопытным и азартным, когда был прерван, невесть откуда появившимся, Боргом.
— Эрик, не донимай и не задерживай своими вопросами Нику, — строго выговорил ему дворф. — А тебя, девочка, давным давно ждут в палатке шамана Зуффа.
— Но, деда… — робко возразил Эрик, возвышаясь над Боргом на три головы.
— Ну! — рявкнул Борг, строго глядя на парня из-под мохнатых бровей. — Тебя мать у реки обыскалась, а ты топчешься тут. Ступай к ней. Знать бы, какой умник послал ее туда?
Заросший светловолосый варвар сделал вид, что ничего не слышал.
— Но, деда, меня ждут в палатке вождей…
— Ну, так и ступай туда! — топнул ногой дворф. — А ты, позови госпожу Ивэ! Эй! Я это тебе говорю.
Но заросший варвар даже ухом не повел. Еще чего! Мужчина никогда не опустится до того, чтобы быть на побегушках у женщины. Дворф с досадой плюнул и пошагал к березовой рощице сам.
Когда Ника, вошла в шатер, то первое, что ей бросилось в глаза, это сидящий у костра, Дорган. Глядя прямо перед собой, он не сразу поднял глаза, на вошедшую Нику. Она неуверенно остановилась у порога, вопросительно глядя на неподвижную фигуру орка. Лиз махнула ей рукой, приглашая к костру. Но когда Ника устроилась на одной из войлочных подушек, что были разбросаны у костра, с трудом поднявшаяся Лиз, вдруг поковыляла на затекших ногах к выходу, тяжело опираясь на свою клюку.
Ника заволновалась. Не может же Лиз вот так оставить их? Как же они станут объясняться с орком без нее? Дорган по прежнему был безучастен ко всему. А Ника заметила, лежащий перед орком, костяной ритуальный нож.
Какое-то время тишину нарушало лишь потрескивание сучьев в костерке. Все ждали Лиз, а раз так, то она непременно должна вернуться и Ника успокоилась. Орк поднял голову и сказал:
— Чего ты хочешь от меня, Ника Караваева?
Дорган вздрогнул, словно от удара, резко подняв голову. Ника смотрела на, вдруг заговорившего орка и молчала. Странно, она так долго ждала этого вопроса, так стремилась услышать его и твердо знала, что ответит, а теперь… она просто не знает, что сказать и как сказать. Дорган медленно повернулся к ней.
— Ты была столь мужественной, что до последнего отстаивала у своей собственной любви право выбора. Не каждый сумеет, любя, не дать чувству взять волю над собой. Обычно этому сладчайшему игу сдаются с радостью и восторгом, не смея, не желая противиться ему. Эльфу, вздумавшему опутать тебя любовной паутиной, пришлось нелегко. Что же удерживает тебя сейчас?
— Вы… вы можете… можете отправить меня домой… прямо сейчас? — заикаясь под пристальным взглядом Доргана, спросила Ника.
— Могу, — склонил голову набок орк.
— В мое тело и в мою жизнь?
— Да.
Разволновавшись, Ника приподнялась, потом села опять. Доргана сидел с застывшим лицом.
— Поторопись, Ника Караваева. Я могу выполнить только это твое желание и только сейчас. Пожелай его настолько сильно, насколько это возможно. Я услышу его и через какое-то время оно будет исполнено. А вместо тебя, здесь, в этом теле и в этих монашеских одеждах встанет эльфийка Фиселла. Ты готова?
— Да, — прошептала Ника и закрыла глаза.
Орк поднял голову, словно к чему-то сосредоточенно прислушиваясь.
— Я слышу… — пробормотал он. — Я отчетливо вижу твое желание…
Вдруг Нику сильно повело в сторону. Опять? Голова пошла кругом и последнее, что она видела, заваливаясь на бок, глаза мужа которому она так и не сказала, что…
Она оказалась у ворот института. Было так странно видеть саму себя со стороны, выходящей из его дверей. Она была сердита и раздражена. Ника не помнила у себя такого жесткого выражения лица. Ее черты стали резче, а выражение какими-то хищным. За ней, расталкивая ребят кучковавшихся на крыльце, выскочил Женька, таща вместе со своим и ее рюкзачок. Его лицо пылало. Он нагнал Фиселлу и схватив за плечо, резко развернув к себе, что-то гневно выговаривая ей. Фиселла едко усмехнувшись, вырвала из его рук свой рюкзачок и отвернувшись пошла от него прочь. На что парень запальчиво показал ей вслед оскорбительно неприличный жест.
Она видит Фиселлу на разобранной постели в общежитии, лежащую на ней в грязных кроссовках. Она неумело курит и щурясь от дыма, наблюдает за озадаченной Наташкой, что ищет, только что полученную стипендию у себя в кошельке, сумочке, в шкафу, в карманах одежды. Потом Наташа подходит к отрешенно, курящей Фиселле и дает ей пощечину. Фиселла спускает ноги с постели, тушит сигарету о поверхность тумбочки и с размаху бьет Наташу кулаком в лицо.
Потом бешеная гонка на «харлее». Сперва, кажется, запредельная скорость пугает ее, потом приводит в восторг, и в упоение она сбрасывает с седла мотоцикла его хозяина — тщедушного байкера в коже и бандане. На полном ходу, заняв его место, она выжимает из «харлея» предельную скорость.
Она, с вызывающе выкрашенными зелеными волосами с одной стороны и ярко малиновыми с другой, смотрит лихорадочно горящими глазами на парня с длинными сальными патлами, вылинявшей футболке и грязных джинсах. Она слушает его с циничной улыбкой, потом ударом ноги сбивает с ног и ударив, для пущей верности, ботинком в лицо, выворачивает его карманы, забирая полиэтиленовые мешочки с белым порошком.
Ей плохо, так плохо, что лицо приняло зеленоватый оттенок, щеки ввалились, глаза запали. Трясущаяся, она стоит на коленях над унитазом. Ее выворачивает. Волосы слиплись. На лбу блестят крупные капли пота. Хлопнула дверь, послышались шаги и в поле ее зрения появились Женькины кроссовки. Руки парня подхватили ее…
Она идет по аллее в больничном халате и отшатнувшись, странно смотрит на маму, только что погладившей ее по голове и пытавшейся прижать ее к своей груди.
Глубокая ночь. Женька, то и дело преодолевая сон, сидит над учебниками. Фиселла устроилась на диване по турецки, напротив. Она смотрит на Женьку и курит. Когда, вынырнув из, затягивающего омута сна, парень потягиваясь встает из-за стола, Фиселла похлопывая ладонью по дивану, приглашает его к себе. Он, смеясь, качает головой и тогда она в запальчивости показывает ему оскорбительный, неприличный жест.
Последний экзамен сдан. Она выходит из аудитории как ни в чем ни бывало. К ней подошла Таня и
