Освин, раз нащупав, больше не хотел отпускать спасительную мысль:
– Ну, конечно, это лишь сон! Вот я немного посплю… – неразборчивое бормотание сменилось мерным всхрапыванием.
Дракон неодобрительно осклабился, процарапывая доски когтями, подкрался к старательно делающему вид, что он спит, Освину, и пребольно щипанул.
Юноша взвизгнул и подхватился.
– Ты что?!
– Ну вот, – дракон наклонил морду, прищурившись, изучил Освина. – Нормальная человеческая реакция, а то лежит дохляк дохляком! Так, – дракон деловито потер лапки, – теперь тебе полагается спросить: «Где я?» Причем слабым голосом!
Дракон опасным казался лишь в добродушном расположении духа: от зубастой улыбочки, которую тот пытался изобразить, дрожь пробирала. Освин послушно повторил, внутренне дивясь обстановке и неприхотливому быту, царившему в зале.
– И где же я?
Дракон зачмякал языком, который никак не хотел помещаться в пасти.
– Ты – мое приобретение! – гордо провозгласил дракон. И снисходительно махнул лапой: – Можешь называть меня Наставник!
Так, не успев сориентироваться, Освин попал в кабалу. Потекли дни, похожие один на другой, как две иволги на кусте. На слова Наставник скупился, зато брани не жалел. Освин подчинялся, хотя по-прежнему суть бормотаний дракона до него доходила с трудом.
– Я его утащил, я его научу. Приду – а попробуй прогнать, раз я привел не зеленого новичка, а могучего воина, – при этих словах, правда, дракон чмякал и пофыркивал, скептично оглядывая худосочную фигуру Освина: на вековой дуб ученик походил мало, разве что на сук от этого дуба.
Освин не обижался: ладить с драконом оказалось довольно просто. Единственное, о чем Наставник говорить отказывался, так это к чему в конце концов приведут его приготовления.
А приготовления были довольно-таки странные. Стоило Освину привыкнуть к мысли, что его собственная смерть ему не принадлежит, и немного оправиться от зудящей новой кожи на месте раны – подживая, та неимоверно чесалась, – как Наставник приступил к обучению юноши штукам, которых Освин не видал и у бродячих актеров.
– Видишь свечу? – сумрачно совал дракон Освину под нос огарок. – Попробуй ее зажечь!
Освин послушно направлялся к горящему камину. Совал лучину в пламя. Та в тот же миг гасла.
– Недотепа! Овечий хвост! – ругался Наставник. – Ты что, человеческого языка не понимаешь?! – и начинал свиристеть по-птичьи на разные лады.
Освин про себя посмеивался: он очень скоро уяснил, что за угрозами и бранью Наставника дурных намерений и последствий не предвидится.
– Скормить тебя волкам! – многообещающе кривился дракон. Но Освин-то знал, что дракон не только волков, собак на дух не переносит.
Как-то к их жилищу приковыляла рыжая облезлая сука, хромая на переднюю лапу. Освин, пожалев, бросил дворняге корку засохшего пирога. Та привязалась к юноше навечно. Вернее, до вечера, когда, хлопая крыльями, над подворьем не закружил дракон. Визг стоял оглушающий.
– Убери зверя! – орал Наставник, треща крыльями и клацая пастью.
Освин даже обшарил взглядом двор: мало ли кого могло занести из близкой чащи. Но дикие звери по двору не бродили, и Освин приглашающе замахал рукой: мол, снижайся!
Дракон парил над самой крышей, но упорствовал:
– Унеси эту скотину! Недоумок!
До Освина наконец-то дошло, что Наставнику не по душе пришлась Рыжая, мирно растянувшаяся у костра. Собака вытянула вперед лапы, положив сверху морду. На дракона негромко ворчала.
– Эту суку, что ли? – догадался ученик.
– Дошло-таки! – дракон бесновался и делал немыслимые виражи в воздухе.
Освину пришла в голову опасная забава. Смерив расстояние от земли до дракона и определив, что Наставник ничем не рискует, юноша пощекотал собачонку под подбородком и шепнул, приподняв рыжее ухо:
– Взять его!
В тот же миг рыжая стрела взлетела в воздух, клацнув зубами у самого крыла дракона и, мягко шлепнувшись на все четыре лапы, собака зашлась неистовым лаем.
Освин не успел ахнуть, как в воздухе замельтешили пятки стремглав улепетывавшего дракона. Вздохнув, Освину пришлось обмотать шею псины обрывком веревки и спуститься в деревеньку на равнине. Хозяин суке нашелся. А вот Наставника пришлось дожидаться. Лишь спустя неделю, истощавший и несчастный дракон вернулся в родное жилище. И первым делом набросился на Освина:
– Ты не знаешь, что бродячие собаки – разносчики болезней?!
И заставил ученика мыть, драить и скрести каждый сантиметр, где предположительно могла ступать собачья лапа.
Освин, чувствуя себя немного виноватым, драил на совесть. Но про себя решил запомнить: Наставник пуще огня боится собак, не говоря уж о волках.
Между тем учение продолжалось. Освин мало-помалу научился греть взглядом воду из подземного родника, бьющего из-под земли невдалеке от жилища. Яблоки, пусть и нехотя, сами выкатывались из наполненной доверху фруктами корзины. Проклятущая свеча, которой Наставник почему-то уделял первостепенное значение, не горела, хоть плачь.
– Огонь – прародитель всего! – вдалбливал Наставник Освину. – Научись приручать пламя – ты почти у цели.
– Да какой такой цели?! – ерепенился ученик, с ненавистью уставившись на закопченный огарок. Что зажечь огонь полагалось взглядом, Освин усвоил после первой же трепки, устроенной драконом.
– Дело это только мое! – огрызался Наставник и укорял: – Ты мало стараешься!
– Да стараюсь я! – парировал Освин, упершись взглядом в упрямую свечу. Казалось, он сам сейчас начнет дымиться. Хотя в остальном Освин был собой доволен. Кто бы мог подумать, что тогда, на поле битвы, знай Освин и умей столько, сколько умел сейчас, погибельное копье и в метро бы от Освина не скользнуло.
Суть науки, которую так скорпулезно вдалбливал Наставник, Освин так до конца понять и не мог, но это его волновало мало.
Ему было достаточно того, что предметы, если на них пристально посмотреть, начинают неугомонный танец, взлетают и падают на пол по мысленному приказу.
– Понимаешь, – втолковывал дракон, будучи в хорошем расположении духа, – существует не одна жизнь, и не один тебе знакомый мир. Миров и жизней – великое множество, а соединяются все эти бесчисленные пространства ветвями и корнями великого древа Иггдрасиль, могучего ясеня, дарующего избранным силу и власть над всем сущим.
– Дерево? Силу и власть? – дивился, не веря, Освин.
Он и вообще-то относился к россказням дракона с недоверием: мир, вот он. Скалы, о которые бьются брызги. Песок под солнцем. Раковины, в глубине которых живет море. Дракон в привычные ориентиры не вписывался, но кто же думал жить после того, как умрет?
– Время – оно тоже не одно, – упорствовал Наставник. – Времен – великое множество. В одном из них: мы с тобой беседуем, а в другом – твое мертвое тело давным-давно расклевали хищные птицы. А, может, где-то есть и мир, и время, в котором ты еще не родился.
– Вот он – я, – возражал Освин.
Дракон приходил в отчаяние и забивался в очередную только что придуманную им комнатушку.
И пока он так дулся и обижался на непонятливость Освина, юноша мог часами блуждать по залу, натыкаясь на пустое пространство.
Жилище, где обитал Наставник, а теперь волею судьбы и Освин, было не меньшим чудом и загадкой, чем бесконечный март во дворе. Там, за изгородью, мог идти снег, могли зреть плоды, а во дворе Наставника всегда пробивалась первая трава, а на задворках в тени сарая лежала грязная груда серого
