плечи обнаженных деревьев, нищету и убожество которых еще не скрыл снег. Равнина с редкими огоньками далеко отстоящих друг от друга усадеб ванов. Смеркалось ранними осенними тенями, когда Фригг впервые увидела Альфхейм. Все в богине восстало против серого пейзажа. Возможно, встреть Фригг Альфхейм в жаркое лето, напоенное запахами и звуками, богиня не так бы бесповоротно решила: эта земля ее недостойна.
«Как эти мерзкие ваны даже взоры кидать могут на Асгард?» – раздраженно подумала она. Все возмутилось в богине: слухи о каком-то дальнем родстве асов и ванов в палаты беззаботных богинь просачивались. Им не придавали значения. Теперь Фригг уверилась, что слухи были лишь ложью.
Но цель путешествия – еще ниже, в подземелья нижнего Альфхейма. Преодолевая тошноту и часто сглатывая слюну, Фригг-таки, ругая себя за опрометчивость и глупость, сунулась к чернеющей провалом горе.
Она решилась все же спуститься в подземелья цвергов: мы не просто расстаемся с иллюзиями. И Фригг еще надеялась на встречу с чудом.
Конь заупрямился, скользя копытами по мокрому камню. Его крылья, словно упрямые птицы, затрепетали, ударив Фригг. Богиня спешилась и, привязав лошадь снаружи, рискнула испытать судьбу до конца.
Мало ли безумств творили великие? Фригг была первой среди великих – и не повернет. Так уговаривала себя девушка, боязливо вздрагивая на наросты сталактитов и черный зев туннеля, полого ведущего в гору.
Феи в темноте не порхали, гномы лепестками роз пришелицу не осыпали. Мокрые стены да мерное тиканье где-то сочащейся водой горы. Фригг, раздосадованная, собиралась уже вернуться, когда маслянистая гладь озера поманила: разом захотелось пить.
Фригг спустилась к подземному озеру. Тут, как ни странно, словно свет шел от воды, было куда светлее, чем у самого устья пещеры. На покрытой клочьями водорослей поверхности колыхались невиданной красоты цветы.
– Розовый лотос! – ахнула Фригг: хоть одна из сказок Альфхейма оказалась правдой.
О розовом лотосе в Асгарде ходила запутанная легенда: одни говорили, что цветок, если его сорвать, навеки сделает сорвавшего несчастным, иные твердили, что цветок сам погибнет, если его коснется солнечный свет. Но для Фригг тайна цветка заключалась не в слухах, а в нем самом: стоило мокнуть и мерзнуть, а потом оскальзываться среди туннеля, чтобы просто стоять на берегу и смотреть на сложенные, будто четыре ладони, лепестки, белые с чуть желтоватым оттенком. Цветов было так много, что озерцо походило на клумбу в саду.
– Вот только бы знать, кто тот садовник? – Фригг почудился за спиной быстрый топот маленьких ног и шуршание осыпающегося песка. В темноте никого не было, однако ощущение, что за ней следят, держало цепко. Фригг беззаботно, стараясь не намочить подол платья, шагнула в озеро. Ноги тут же увязли в илистом дне. До ближайшего цветка лотоса было три шага, не больше. Фригг, семеня, чуть продвинулась. Цветок колыхнулся навстречу. Богиня разогнала воду, подняла волну: теперь цветок сам двигался к ней. Фригг наклонилась. Коса упала, намокнув концами волос. Богиня потянулась еще чуточку, споткнулась и упала, подняв ворох брызг, но в последнее мгновение перед падением успела ухватить и дернуть толстый мясистый стебель лотоса. Поднялась мокрая и счастливая: цветок сиял изнутри золотистыми стенками. Фригг выскочила на берег – вода, видно, озеро питали подземные родники, была ледяной, и ноги тут же свело судорогой. Одной рукой растирая ступни, другой богиня вцепилась в добычу, не сводя с сокровища жадных глаз. А цветок, словно только и ждал, когда тепло ладони согреет его восковую бледность, на глазах оживал, раскрываясь.
– Безумная! Что ты творишь? – зашуршало по подземельям.
В который раз Фригг оглянулась. Она была совершенно одна. Та же пещера, озеро. Лишь цветов поубавилось, но и за это Фригг не могла бы поклясться. Может, она ошиблась вначале, приняв за лотос обыкновенные лилии, и теперь в избытке качавшиеся на поверхности воды.
– Остановись! Оставь! – шуршало ей вслед, когда Фригг двинулась обратно. Но теперь богиня даже не оглядывалась, торопясь на свет.
Конь, по-прежнему привязанный там, где его оставила богиня, захрапел и попятился, норовя оборвать короткий повод.
– Тише, дурашка! – Фригг, успокаивая, огладила холку коня. Здесь, при тусклом свете угасающего дня, цветок был чудо как хорош, и Фригг не жалела о предпринятом путешествии, за которое, богиня подозревала, ей еще влетит от родителей.
Зажав стебель в зубах, чтобы ненароком не поранить нежные лепестки полураскрытого бутона, Фригг рывком вскочила в седло. Направила лошадь к тому месту, где небесная дорога пересекалась с дорогой ванов.
И вдруг в тот миг, когда лошадь расправила крылья, собираясь взлететь, тучи рвануло в разные стороны. А над унылым миром, торжествуя последние минуты, красным диском засияло солнце. Его свет окрасил гребни гор, приукрасил луга с чахлыми, тронутыми заморозками травами, высветил фоном изящную роспись ветвей.
– Как хорошо! – придержала Фригг лошадь, привстала в седле.
– Тебе нравится? – хрустальной каплей упало слово. – Бери же, этот мир – твой!
Фригг, качнув головой, улыбнулась невидимому собеседнику:
– О, нет, благодарю за подарок! Если бы картина могла застыть такой, какой я вижу ее сейчас, можно бы и подумать. Но здесь бывают долгие затяжные дожди. Скучные зимы. Грубые ваны, которым куда равняться с остроумием и ловкостью асов. Нет, прибереги подарок для кого-нибудь другого. Мой мир – Асгард, и я люблю его вечный цвет лета.
– Это не подарок, – заспорил голос, шедший, казалось, из цветка. – Это та плата за неумеренное любопытство, которую тебе придется платить, богиня!
Фригг, еще не веря, прислушалась: сомнений не оставалось, с ней говорил цветок. Солнце развернуло лепестки лотоса, и окрасило пестик цветка в малиновый цвет.
Цветок по-прежнему был прекрасен, но что-то тревожное было в жарком свечении, наполнявшим цветок изнутри. Уже и солнце вновь спряталось среди туч, а лотос все розовел, разгораясь зловещим рубином.
– Ты так хотела выделиться. Так была уверена во вседозволенности, которую обрела по праву рождения? – и голос цветка уже не казался хрустальным; так, скорее, топором колют лед. – Знай же, Фригг, несравненная Фригг: ты – случайно подобранный асами котенок, брошенный на дороге. И вовсе не твои родители воспитывали тебя. И не Асгард – твой мир. Ты родилась среди ванов, которых так презираешь. Не слишком ли ты высоко вознеслась?
И только тут Фригг вспомнила то, что пропустила мимо ушей когда-то: тайной лотоса горных пещер были не дары или несчастья, которым цветок осыпал его сорвавшего. Цветок лишь говорил правду: каждому – свою, одну-единственную, но обязательно ту, которой иначе не узнать вовек.
Фригг, выслушав цветок, который, выполнив миссию, тут же съежился и осыпался пылью, не заплакала, как сделала бы, даже если бы порвала старое платье. Отряхнула пылинки цветка с ладоней. Сжала губы. По другому взглянула на Альфхейм. Умом понимала, но сердце рвалось под ясное сияние Асгарда. Представила себя в грубой холщовой рубахе, в юбке, замызганной грязью. Представила, что кого-то из неотесанных ванов придется выбирать в мужья. Злая гримаса исказила черты Фригг:
– Ну, что ж, значит, теперь я знаю правду. Но, – подняла Фригг руку, – клянусь, что больше никто о ней не узнает! – и пришпорила лошадь, торопясь вернуться в Асгард засветло.
Локи проводил Фригг хищным взглядом: воспользоваться тайной он, конечно, не посмеет. Но теперь вряд ли и гордая красавица осмелится быть такой недотрогой. Локи отступил в темноту пещеры. Далеко обходя озеро, спустился еще ниже: в стране цвергов у Локи еще оставались кое-какие делишки, о которых даже правдивый лотос не знал.
А Фригг, враз постарев, выделила из толпы обожателей Одина: лишь он мог заставить забыть Асгард правду о происхождении богини Фригг.
– Фригг! Богиня! – вновь позвали море и ветер. Фригг шагнула ливню навстречу: многое из того, что
