– Ладно, – сказал Шныра.
30
На чердачных дверях висели замки: после всех событий управдом закрыл чердак. Пришлось взобраться на крышу по пожарной лестнице.
На крыше Миша проделал путь, который мог бы проделать Шаринец после убийства Зимина, если допустить, что именно он его убил, а потом убегал по крыше к своему черному ходу. Путь его в этом случае проходил по краю крыши, путь опасный, и переход на свое крыло тоже опасный, но при известной ловкости и сноровке вполне возможный.
Затем через слуховое окно Миша спустился на чердак.
Витькиной каморки больше не существовало. Шаткое сооружение было разрушено, на его месте валялись доски с ржавыми погнутыми гвоздями, ободранные листы фанеры, рваный тюфяк.
Сейчас, когда он был здесь один, Миша ощутил чердак таким, каким ощущал его в детстве, – таинственным, загадочным, отделенным от остального дома. Глухая тишина нарушалась далекими звуками улицы и двора, воркованием голубей, царапанием их когтей по жести крыши, и как-будто летали невидимые птицы, их крылья трепетали в углах и щелях чердака.
Он даже не услышал, а почувствовал кого-то за своей спиной и оглянулся: возле слухового окна стоял Шаринец.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
– Ты чего здесь? – первым спросил Миша.
– А ты чего?
– Антенну проверяю, – сказал Миша.
Он был в ловушке: чердачные двери заперты, а на крышу Шаринец загораживает дорогу. Справиться с Шаринцом ничего не стоит – хлюпик! Но, может быть, он вооружен. Что у него: револьвер или нож?..
– Антенну? – повторил Шаринец, с трудом выговаривая это слово. – Проволока, что ли? – Он кивнул в сторону крыши.
– Ага, она, – спокойно сказал Миша, подходя к окну и выглянув на крышу. – Провисает, приходится подтягивать.
Теперь он стоял рядом с Шаринцом, готовый предупредить любое его движение. Мысль его работала четко и ясно. Револьвер страшен на расстоянии, а когда стоишь вплотную, он не успеет его выхватить.
Однако никаких враждебных намерений Шаринец не проявлял. Кивнул на разрушенную Витькину каморку, злорадно усмехнулся:
– Теперь не вывернется, бандюга! С финкой на тебя кидался, помнишь?
– Помню, – ответил Миша и, подтянувшись, уселся в проеме окна. Одно движение – и он на крыше. Главное – выбраться на крышу.
– Что же вы его не укоротили? – спросил Шаринец.
– Разве мы милиция? – ответил Миша, перебросил ноги на крышу, встал и подошел к антенне.
Шаринец поднялся за ним.
– Мы не милиция, – повторил Миша, оттягивая шест.
Он чувствовал себя в безопасности, стоит на виду у окон соседнего корпуса. Впрочем, по видимому, у Шаринца нет враждебных намерений.
– Комсомольцы, штаб у вас, а вы просто так, мимо сада огорода… Проморгали!
– Да, – согласился Миша, переходя к другому шесту. – Теперь ребят затаскают к следователю.
– А их за что? Убивал-то один Витька, его одного на чердаке нашли. Фургон спал. А Шныра с Паштетом в цирке были. С тобой были. Ведь были?
Хорошо, что Миша стоял спиной к Шаринцу и Шаринец не видел его реакции: Шаринец отводит возможных Витькиных свидетелей, знает, где они были.
– Да, – подтвердил Миша, – они были со мной в цирке, а все же одна компания с Витькой… – Он повернулся, медленно пошел по крыше, трогая антенну руками, и продолжал: – …И Белка из той же компании. А где была в тот вечер – неизвестно.
Шаринец исподлобья смотрел на него, Миша отметил про себя и это: замечание о Белке обеспокоило Шаринца.
– Что ж, по твоему: Белка была заодно с Витькой? – спросил Шаринец.
– Так ведь сам знаешь, из его компании.
– Убивала, выходит, заодно? Девчонка?
– Разве я говорю, что убивала? Я говорю: ребят по следователям затаскают. А насчет Белки я вообще хотел с тобой поговорить.
– Чего говорить-то? – насторожился Шаринец.
Мише было важно не то, что говорит Шаринец, он не проговорится, важно, как говорит.
– Ее могут взять на фабрику – не хочет. Что посоветуешь?
– А я при чем? Почему ты ко мне?
– Говорят, ты имеешь на нее влияние.
– Кто говорил? Ну! – грубо спросил Шаринец.
Миша усмехнулся:
– А ты чего на меня кричишь?! Думаешь, я глухой? Может быть, ты сам глухой? Могу так рявкнуть, что у тебя барабанные перепонки лопнут. Знаешь, что такое барабанные перепонки? – Миша протянул руку к уху Шаринца. – Вот тут они у тебя, ты ими слушаешь, а лопнут, ничего не будешь слышать, глухим навсегда останешься. Понял?
Шаринец мрачно молчал.
– Я тебе не мальчик, учти, – продолжал Миша, – не Шныра, не Паштет. Мне говорили, что ты имеешь влияние на Белку. Кто говорил? Витька Буров говорил, вот кто! Витька говорил, что Белка тебя слушает, вот я и прошу: уговори ее пойти работать на фабрику, хорошее дело сделаешь.
Мишкино объяснение, по видимому, удовлетворило Шаринца, и он спокойно сказал:
– Не маленькая, сама все понимает об себе. И не знаюсь я с ней, она с Витькой была. В Крым, дураки, собирались, на солнышке позагорать, вот и загорает, бандюга!
В говорливости Шаринца Миша почувствовал возбужденность человека к чему-то причастного, в обвинениях Витьки – фальшь, в злорадстве – торжество мстителя. И его осведомленность, кто где был в ту ночь, и его беспокойство о Белке…
На другой день, в школе, Миша отозвал Шныру в сторону.
– Можешь узнать: говорила Белка Шаринцу, что Зимины уезжают на дачу?
– Если она Шаринца навела, разве она признается? – усомнился Шныра.
– Это верно. А могла она навести Шаринца?
– Не знаю. Только Витька ни при чем, это точно.
– Хочешь Витьку выручить?
– Спрашиваешь!
– Следи за Шаринцом и Белкой.
Шныра исподлобья посмотрел на него:
– Шаринец узнает – убьет.
– А ты так, чтобы не узнал. Белке ничего не говори. И Фургону.
– Я с Паштетом, – подумав, сказал Шныра.
– Не продаст?
– Он верный, любит Витьку.
31
