– Кто это подтверждает?
– Как кто? Шныра и Паштет.
– Не хотят ли они выручить своего предводителя и друга?
– Почему вы им не верите? Спросите Белку.
– Она скажет правду?
– В Белке я не уверен…
– Вот видишь!
– Но ведь Шаринца убили не случайно.
– Безусловно! Вопрос в том, в чьих интересах.
– Навроцкого с Красавцевым! – упорствовал Миша.
– Доказательства?
– Они заинтересованы в документах, похищенных у Зимина.
– Документы найдены.
– Да? Где?
– Подкинуты в почтовый ящик Зиминых. Кто подкинул? Опять Навроцкий?
– Не знаю, – растерянно ответил Миша.
– А не могли это сделать твои мальчики?
– Сомневаюсь.
– Подумай! Буров выкинул документы из портфеля; они где-то валялись; мальчишки положили их в почтовый ящик.
– Я верю этим ребятам, – сказал Миша.
– Я тоже хотел бы верить, – вздохнул Свиридов, – только одной веры маловато.
34
Свиридов осторожничает. Но ведь не случайно сказал: «У Навроцкого такого револьвера не было и нет», и еще «В ту ночь Навроцкий мирно спал в своей постели»… Проверяет Навроцкого, но вида не показывает. Даже не захотел говорить со Шнырой и Паштетом, видевшими вероятного убийцу Шаринца.
Опасается, таится, осторожничает, сбивает со следа.
Обидно немного; можно бы рассчитывать на большее доверие.
Свиридов ни в чем не поколебал его, ни в чем не разубедил.
На минуту закралась мысль, что Шныра мог подбросить документы в ящик Зиминых по поручению своего отца, кладовщика Панфилова. И все же нет! Шныра – хмурый, замкнутый парнишка, но на подлость не способен.
А ведь кто-то положил документы в ящик Зиминых. Скорее всего, сам Навроцкий – вот, пожалуйста; по вашему, я заинтересован в документах, ан нет, вот они, не из-за документов все произошло, значит, я не при чем.
И кто-то видел же его, видел, как он входил в подъезд, младшие классы уже на каникулах, ребята целый день околачиваются во дворе, – так и прошел Навроцкий незамеченным?
В одном подъезде с Зиминым жил Саша Панкратов. Встретив его во дворе, Миша спросил:
– Ты помнишь человека, который вмешался тогда, когда Витька бросился на меня с финкой? Он крикнул сверху, что все видел.
– Конечно, помню.
– Ты не видел: входил он вчера позавчера в ваш подъезд?
– Нет, – ответил Саша.
– А Юра не входил?
– Не знаю. Я их видел возле школы, – сказал Саша.
– Когда?
– Недели две назад.
– Их все видели, – пожал плечами Миша.
– Все не могли видеть, это было во время урока, – сказал Саша.
– Нет, на большой перемене.
– В этот день я был дежурным, – возразил Саша. – Утром, во время лабораторных, Юра вышел на улицу. Я спросил: «Ты куда?» Он ответил: «Передать ключи отцу». А то был не отец, а этот Тип Иванович.
– Ты не помнишь точно, когда это было?
– Можно посмотреть по журналу дежурств.
– И Юра передал ему ключи?
– Юрка протянул руку, может быть, они просто поздоровались.
– А ты бы сказал: «Рукопожатия отменяются», – пошутил Миша. – Слушай! Это было не в тот день, когда на учкоме, помнишь, Генка разбирал стихи Зои?
– Точно! – подтвердил Саша.
Миша вспомнил, как растерялся Юра, когда Генка позвал его на учком, как нервничал на заседании, вспомнил приход Навроцкого, как быстро пошел ему навстречу Юра, как потом оставил их вдвоем с Людой, а сам вошел в школу. И ведь никогда, ни до, ни после этого, Валентин Валентинович в школу не приходил.
И самое главное: Юра соврал! Соврал! И кому? Пионеру Саше Панкратову! Будь у него совесть чиста, он не то чтобы оправдываться, объясняться, он бы с ним разговаривать не стал, дал бы щелбана и спокойно вышел бы на улицу. А он соврал! Не хотел, чтобы видели, как он выходит на улицу, как встречается с Навроцким, и потому, наткнувшись неожиданно на дежурного, растерялся, хоть этим дежурным был всего навсего пионер Саша Панкратов.
Почему хотел скрыть свидание с Навроцким? Ведь на большой перемене он открыто, на глазах у всех с ним встретился. На большой перемене свидание может быть случайным, мало ли кто проходит в это время мимо школы, а во время уроков это свидание заранее условленное, срочное, тайное. Именно поэтому Юра оробел и растерялся перед пионером Сашей Панкратовым, соврал, что идет к отцу.
И ключи какие-то приплел… Почему именно ключи?
Безусловно, Юра не участвовал в убийстве Зимина, но отношения с Навроцким существуют, близкие отношения. Тогда, на фабрике, он наверняка слышал, что сказал Красавцев Панфилову, слышал, но покрывал Навроцкого.
Стояли жаркие июньские дни. В школе шли консультации, сдача несданного, все на ходу; учителя, такие вчера строгие, взыскательные, обстоятельные, теперь торопились; младшие классы уже на каникулах, аудитории пустовали, через день два будут выдавать свидетельства об окончании школы.
Кончаются занятия, кончается школа…
На последнем бюро обсуждали, кого рекомендовать в председатели учкома на будущий год. Миша предложил Сашу Панкратова. Только только передали в комсомол? Ну и что? Толковый парень, смелый, принципиальный. С ним согласились, – хорошая кандидатура. И другие ребята ничего: Нина Иванова, Максим Костин… И всегда кажется, что тот, кто придет после тебя, будет хуже, но ведь и те ребята, которых сменил он, Миша, тоже считали его маленьким, боялись, что дальше будет не так. Не так, конечно, по другому, а ничего, работал.
Миша остановил Юру и Люду на лестнице. Не хотелось бы при Люде, но другого выхода нет.
– Юра, помнишь историю с вагоном для Навроцкого, ты мне ответил тогда, что не прислушиваешься к чужим разговорам, помнишь?
– Я действительно не прислушиваюсь к чужим разговорам.
– Потом я довольно громко сказал Панфилову об этом вагоне, ты тоже не слышал?
– Не помню… Может быть, и слышал, но не существенно, не засоряю память.
– Прекрасно! – продолжал Миша. – После случая с вагоном ты, Юра, утром, во время лабораторных,
