Учет посетителей в музее не велся, и Айзенменгер мог лишь навскидку оценить это количество.
— Я думаю, где-то около сотни.
— Вы не записываете посетителей?
Айзенменгер покачал головой.
— Жаль, — произнес Касл, но никакого упрека в его голосе не было. — Среди посетителей бывают посторонние? — продолжил он. — Я имею в виду тех, кто не работает или не учится в медицинской школе.
— Нет, вход разрешен только студентам и сотрудникам школы или больницы по индивидуальным пропускам. Мы очень строго следим за этим.
С Каслом Айзенменгер беседовал с удовольствием и старался отвечать на его вопросы как можно более полно.
— А в чем заключаются ваши обязанности, доктор? У вас ведь есть куратор с двумя помощниками. Чем занимаетесь лично вы?
Айзенменгер всегда был честен перед самим собой и всякий раз терялся, пытаясь определить собственную роль в музее.
— Осуществляю общее руководство, — повторил он расхожую фразу, которую обычно употреблял в таких случаях. — Отвечаю за все, в том числе и за нарушения, которые порой случаются.
Айзенменгеру невольно вспомнилась его недавняя беседа с деканом.
— Но не получаете поощрений, когда все идет как надо? — понимающе усмехнулся Касл.
Слушая их разговор, Уортон все больше недоумевала. Неужели этот старый осел не понимает, что Айзенменгер — один из подозреваемых?
Однако осел, по-видимому, это понимал, потому что его следующий вопрос оказался совершенно иным:
— А где были вы этой ночью?
До сего момента беседа текла весьма мило и приятно, и тем острее Айзенменгер ощутил, что его нога внезапно угодила в мастерски расставленный капкан.
— Дома, — не задумываясь, ответил он и удивился тому, как виновато может прозвучать этот, казалось бы, вполне естественный ответ.
— С кем?
— С моей… знакомой, — произнес Айзенменгер таким тоном, будто признавался в преступлении, рядом с которым меркло даже нынешнее убийство в музее.
Касл хищно улыбнулся и выжидательно приподнял брови.
— Ее зовут Мари Якобсен. Она работает медсестрой в больнице.
Касл повернулся к Уортон, чтобы убедиться, что она записала это имя. Затем он, похоже, снова потерял всякий интерес к происходящему. Его улыбка, как и огонек в глазах, погасла. Коротко взглянув на Уортон, он кивнул ей и в последний раз обратился к Айзенменгеру:
— Благодарю вас, доктор.
С этими словами он их оставил. Уортон несколько секунд глядела ему вслед со смешанным чувством уважения, удовлетворения и досады. Она подумала, что если бы Касл всегда держался так, как минуту назад, то был бы очень неплохим офицером; когда-то, по всей вероятности, он им и был. А теперь он снова превратился в посетителя, с необыкновенным интересом разглядывавшего что-то в стеклянной витрине.
— В котором часу вы вчера вернулись домой? — продолжила она допрос.
— Наверное, где-то около семи.
— И после этого ни вы, ни мисс Якобсен не покидали квартиры?
— Нет.
— А когда вы утром ушли на работу?
— Как обычно, в половине восьмого.
— Мисс Якобсен, разумеется, подтвердит ваши показания, — произнесла Уортон, глядя директору музея прямо в глаза.
— Конечно подтвердит.
Вопрос с его алиби был, по-видимому, решен, и Уортон вновь вернулась к теме музея.
— Итак, вы работаете в музее вчетвером?
— Некоторое участие в делах принимает еще и профессор Гамильтон-Бейли. Он заведует отделением анатомии и занимается вопросами, связанными с его специальностью, но общее руководство возложено на меня.
Итак, Гамильтон-Бейли тоже был взят на карандаш помощницей инспектора.
— А он? — указала Уортон на большое окно наверху, за стеклом которого маячила фигура Рассела, даже с такого расстояния пытавшегося испепелить ее взглядом. — Какое отношение к делам музея имеет профессор Рассел?
— Обычно никакого. Формально, как заведующий отделением гистопатологии, он является моим начальником, но сам музей не находится в его подчинении.
— Однако ключ у него все-таки, как я полагаю, имеется.
— Да, это так.
— У кого-нибудь еще, кроме него и других упомянутых сотрудников, есть ключи?
Айзенменгер полагал, что ключей от музея больше нет ни у кого, разве что у охраны.
Уортон указала на веревку, свисавшую из центра купола:
— Так как же, по-вашему, убийца мог закрепить веревку? Там есть что-то вроде крюка?
— Когда-то там висела большая люстра. Очевидно, она была прикреплена к какому-то крюку.
— И как туда можно добраться?
На этот вопрос Айзенменгер не мог ответить и сразу почувствовал, что тем самым вновь вызвал у помощницы старшего инспектора подозрения. Чем меньше он знает, тем подозрительнее выглядит.
— А кто может это знать?
— Гудпастчер, по-видимому.
В этот момент по залу разнесся настоятельный призыв Сайденхема:
— Инспектор! Обратите, пожалуйста, внимание вот на это!
Рядом с залитым кровью, вывороченным наизнанку трупом Сайденхем выглядел до неприличия щегольски — лишь резиновые перчатки и бахилы были несколько некстати. Уортон бросила на доктора вопросительный взгляд.
Сайденхем поманил ее красным пальцем, к которому прилипли кусочки чего-то желтого. Уортон нахмурилась, но подошла. Айзенменгер последовал за ней.
— Чертовски трудная работенка, столько крови! — посетовал Сайденхем.
— Да что вы говорите?! — с преувеличенным сочувствием откликнулась Уортон.
Он метнул в ее сторону гневный взгляд, но никак иначе на эту колкость не отреагировал и продолжил многозначительным тоном:
— Вокруг наружных половых органов имеются следы…
Его замечание прозвучало вовсе не удрученно или смущенно, как можно было бы ожидать, а скорее с радостным Возбуждением.
— Ее изнасиловали?
Доктор кивнул:
— Все ее влагалище залито кровью, но сперму, я думаю, мы тоже найдем.
В Беверли Уортон это известие не пробудило никаких эмоций. По крайней мере, вслух она никак не отреагировала на слова доктора. Всего-навсего еще одно осквернение тела. Выпотрошенный труп уже был явлением столь жутким и странным, само его существование настолько не поддавалось объяснению, что изнасилование по сравнению с ним выглядело делом обыденным и понятным.
— Изнасилована и убита, — пробормотала она. — Очень хорошо.
Айзенменгер никак не отреагировал на ее замечание, только еще раз взглянул на тело девушки, а затем поднял голову, обратив взор к стеклянному куполу. Он знал, слишком хорошо знал, что изнасилование с последующим убийством — вещь вполне обычная, в отличие от всего остального,
