директора музея. Ей явно хотелось показать, кто здесь главный, — ведь теперь они находились не просто в анатомическом музее, а на месте преступления. Однако Айзенменгера совершенно не волновало такое обращение. Он вдруг почувствовал себя очень уставшим.
Наконец Уортон открыла рот и произнесла — правда, снова обращаясь не к Айзенменгеру:
— Сэр?
Касл, молча наблюдавший за манипуляциями Сайденхема, обернулся к ней и рассеянно кивнул. Только тогда Уортон соизволила заговорить с Айзенменгером:
— Надеюсь, вы не против ответить на несколько моих вопросов?
Айзенменгер был не против. Как патологоанатом, он давно научился не обращать внимания ни на ужасы окружающей обстановки, ни даже на унижения, которые в другой ситуации могли бы задеть его человеческое достоинство. Сейчас он вообще не испытывал никаких чувств. Он лишь слегка покачал головой, несколько разочарованный тем, что Уортон не помнит его по их предыдущей встрече.
Она же, не дожидаясь его ответа, приступила к делу:
— Будьте добры, расскажите, что произошло сегодня утром: как вы об этом узнали, что видели, ну и все прочее.
Айзенменгер неторопливо принялся рассказывать все по порядку — как он пришел сюда, как нашел Стефана Либмана и как постарался оставить все в нетронутом виде.
Его рассказ прервал победный клич Сайденхема, несколько неестественный, даже демонстративный. Мед-эксперт склонился над телом девушки, опершись рукой в резиновой перчатке на ее бедро.
— Что случилось, доктор? — невозмутимо спросила Уортон. У нее не было времени реагировать на его экстравагантные выходки.
— Татуировка, мой дорогой инспектор! Маленькая татуировка на внутренней поверхности бедра, оч- чень высоко. Она служила, я полагаю, чем-то вроде награды, к созерцанию которой допускались лишь избранные.
Уортон проявила к находке чисто деловой интерес — татуировка могла помочь в установлении личности убитой.
— Как она выглядит?
— Красный скорпион. Возможно, он должен был предупреждать непрошеных претендентов, что это место находится под защитой.
Уортон проигнорировала поэтические измышления судебного медика — она лишь записала в блокнот сведения о татуировке. Сайденхем вновь повернулся к трупу, Уортон — к Айзенменгеру:
— Вы знаете ее?
Где-то на задворках сознания директора музея уже давно шевелились смутные воспоминания — он явно где-то видел эту девушку раньше, — но они никак не желали оформляться во что-либо конкретное. Айзенменгер покачал головой:
— Я видел ее, но не могу вспомнить где и не знаю, кто она такая.
— То есть на этот счет у вас нет никаких мыслей? Не можете хотя бы сказать, студентка это или медсестра?
Айзенменгер снова помотал головой. Уортон постаралась скрыть раздражение.
— Однако, судя по всему, она была как-то связана с музеем или больницей. Это как-нибудь можно проверить?
— Как-нибудь можно, — произнес Айзенменгер вслух, а про себя добавил: «Но это уже не мое дело».
От проницательной Уортон не укрылось нежелание Айзенменгера вести более откровенный разговор, но она не стала заострять на этом внимание.
— У вас, вероятно, есть ключ от музея?
Айзенменгер без лишних слов продемонстрировал ключ и нисколько не удивился, когда Уортон выхватила его прямо у него из рук.
— Когда вы вернулись в музей от декана, то застали одного Либмана?
Айзенменгер кивнул.
— Кроме него в музее работает еще один куратор, Тим Боумен?
— Да, но они оба — всего лишь помощники куратора.
— Стало быть, есть еще и сам куратор?
— Артур Гудпастчер, — кивнул Айзенменгер.
Инспектор несколько секунд помолчала, обдумывая услышанное.
— Так где же он в таком случае? И где второй помощник куратора?
Ее собеседник пожал плечами:
— В музее их нет, это все, что я знаю.
— Но разве они не должны в учебное время находиться здесь?
Айзенменгеру не хотелось подставлять своих сотрудников, однако он понимал, что должен говорить правду, иначе тяжелая полицейская машина просто раздавит его.
— Боумен частенько опаздывает. Гудпастчер — никогда.
— У вас есть их адреса?
Он покачал головой, и Уортон спросила:
— Но кто-то же должен знать их?
И на этот вопрос у Айзенменгера не было ответа. Ему никогда не приходило в голову выяснять, где живут его подчиненные, но Уортон расценила молчание директора как нежелание сотрудничать со следствием. Бросив на Айзенменгера суровый взгляд, она с досадой повернулась к стоявшему рядом Уилсону, который записывал весь их разговор:
— По всей вероятности, вы найдете их адреса в отделе по работе с персоналом. Затем отправляйтесь к ним домой и выясните, там ли они. Возьмите у обоих показания. Да, и захватите с собой диктофон.
Она хотела задать очередной вопрос Айзенменгеру, но в это время к ним подошел Касл.
— Доктор Айзенменгер? Мое имя Касл. Старший инспектор Касл.
На губах старшего инспектора играла улыбка, в то время как лицо Уортон выражало лишь подозрительность и неудовольствие в связи с бесцеремонным вмешательством ее начальника в процесс допроса. Она просто негодовала. С тех пор как полиция прибыла сюда, Касл и пальцем не пошевелил и вот теперь решил встрять, причем в самый неподходящий момент.
— Не могли бы вы вкратце рассказать нам, что представляет собой музей?
Айзенменгер обрадовался вопросу, на который наконец мог ответить.
— Это Музей анатомии и патологии при Медицинской школе святого Бенджамина, — пустился он в объяснения, сознавая, что говорит как экскурсовод, но не придавая значения своему менторскому тону. — Музей содержит более десяти тысяч экспонатов, в число которых входят различные анатомические препараты, образцы органов с патологическими отклонениями, муляжи и отдельные уникальные артефакты вроде полных венечных и сагиттальных сечений мужского и женского тела. — Директор указал на четыре асимметричные фигуры, которые гордо возвышались по углам зала. — Все эти экспонаты в совокупности с двадцатью пятью тысячами книг по анатомии, патологии и прочим родственным им дисциплинам говорят о том, что наш музей…
Уортон, похоже, сочла эту информацию излишней.
— Все это очень увлекательно, доктор, но меня больше интересует последний экспонат, появившийся здесь сегодня ночью.
Впервые за все это время Касл ревниво отнесся к тому, что его помощница перехватила у него инициативу.
— Все это фон, инспектор, обстановка. Нам надо вникнуть в обстановку.
Замечание само по себе было мягким, но, поскольку оно исходило от Касла, Уортон восприняла его как грубость. Однако ей не оставалось ничего иного, как сделать вид, будто ее это нисколько не задело. Она лишь позволила себе едва заметно поморщиться и произнесла вежливо, но намеренно отчетливо:
— Разумеется, сэр.
Касл тем временем продолжил расспросы:
— Вы могли бы сказать, сколько человек в среднем ежедневно бывает в музее?
