— Ты ушел один? Или вместе с Никки?
— Вместе.
— Где она оставила машину?
— На ближайшей стоянке. В это время там, как правило, пусто.
— Значит, на ее машине вы и уехали?
— Ну да.
— И что вы делали после этого?
По лицу Джейми пробежала какая-то тень — не то разочарования, не то смущения оттого, что он соврал.
— Я отправился в паб, а Никки поехала домой.
— Вы обычно не проводили ночь вместе?
При этом вопросе Джейми сник.
— Иногда вместе, иногда нет, — тихо проговорил он, как будто не хотел касаться этой темы.
— А в тот вечер ты разве не ждал, что она пригласит тебя к себе?
— Может быть, — пожал он плечами.
Чутье подсказывало Джонсону, что надо сделать еще один шаг навстречу Фурнье. Молодой человек уже ответил на такое количество вопросов, что можно было и слегка нажать на него. Но не слишком сильно, ибо тема была чересчур деликатная.
— Что она сказала, Джейми? Почему она не захотела остаться с тобой?
Он видел, что молодой человек мысленно возвращается к тому вечеру, позабыв даже о Джонсоне с его вопросами.
— Она сказала, что устала.
— Соврала?
Джейми криво усмехнулся:
— Да. Я достаточно хорошо ее знал, чтобы понимать, когда она врет.
Значит, Никки и раньше не всегда была с ним откровенна. Ее лжи, возможно, хватило бы на целую мыльную оперу.
— Но ты не знаешь, куда она на самом деле поехала и что делала?
Он покачал головой.
— А в баре ты был с друзьями?
— Да.
— Назови нескольких, — попросил Джонсон, доставая записную книжку.
Возвращаясь вечером домой, Айзенменгер рассчитывал застать Мари в ее обычном нынешнем постсемейном состоянии — надувшейся, преисполненной жалости к себе и обдумывавшей дальнейшую тактику ведения боевых действий против него, — но жены дома не оказалось. Может быть, ушла на вечернее дежурство?
Заглянув в спальню, Айзенменгер первым делом увидел, что комод и платяной шкаф раскрыты, словно в комнате поорудовали взломщики. Однако других следов пребывания посторонних не наблюдалось. Он с чувством глубокого удовлетворения убедился, что исчезли все вещи Мари. И даже когда он обнаружил, что вместе с ними исчезла и половина его одежды, а потом нашел ее изрезанной в клочья в комнате для гостей, настроение его не ухудшилось. Он решил, что все это весьма характерно для Мари.
Никакой прощальной записки, в которой Мари в очередной раз обличала бы мужа и оправдывала себя, она не оставила, и Айзенменгер был благодарен ей за это. Впервые за все время она поступила разумно и, главное, без лишней суеты.
Откупорив банку пива, он сел и стал размышлять о своей дальнейшей жизни.
Ирена Гамильтон-Бейли довольно долго простояла в кабинете мужа в некотором недоумении. Александр два часа назад вышел из дому, и ветер громко захлопнул за ним дверь, так что, выглянув в окно, Ирена увидела, как он медленно удаляется сквозь сырость и туман. Он направлялся в зеленую гостиную преподавательского клуба, где проводил все больше и больше времени в такой же зеленой, как гостиная, тоске и одиночестве.
Хотя жизни их пересекались в основном по касательной, но все же пересекались достаточно часто, чтобы Ирена могла заметить, что с мужем творится что-то неладное. В последние недели какая-то тревога снедала его, буквально высасывая из него силы, а она, жена, в силу сложившихся в их семье отношений не могла ему помочь.
В кабинете мужа она тоже обнаружила признаки его душевного неблагополучия. Страницы столь дорогой сердцу Александра «Анатомии» Грея были в беспорядке разбросаны здесь и там, явно расстроенные тем, что столь внезапно впали в немилость. На некоторых из них даже появились круги от кофейных чашек. Цветы в горшках погибали от засухи, а на каминной полке засыхал недоеденный бутерброд с курятиной, заброшенный и позабытый.
Лишь однажды Ирена видела мужа в таком состоянии, но тогда причина его была ясна — ее короткая, но бурная связь с Дэниелом Шлеммом, доставившая бедному Александру столько страданий. Это была ее первая измена, о которой стало известно мужу, и к тому времени они еще не заключили договора о ненападении, столько раз спасавшего семью Гамильтон-Бейли от скандалов и бесполезных разбирательств. Александр весьма болезненно переживал тот факт, что жену не удовлетворяли спорадические вспышки его супружеского интереса и она намерена была добиваться удовлетворения, где и когда ей вздумается. Нелегко ему было примириться и со своим зависимым положением: не имея денег, Александр не имел и права голоса. Единственное, что в нем представляло ценность для Ирены, — это его социальный статус, из-за которого она и продолжала еще носить фамилию мужа.
Но что являлось причиной нынешнего подавленного состояния Александра, для Ирены было загадкой.
Она вошла в спальню мужа. Постель была не убрана, дверцы платяного шкафа раскрыты. На стуле валялась одежда Александра, в которой он полчаса назад вернулся с работы. Такая неряшливость расстроила Ирену. Она поспешила вернуться в кабинет, словно и впрямь верила, что «с глаз долой — из сердца вон». Однако ее не переставал мучить вопрос, что бы все это значило.
Разве что…
Она могла бы точно сказать, когда все это началось, однако инстинктивно гнала от себя это ужасное подозрение, хотя вообще-то не привыкла прятать голову в песок. Но этого просто не могло быть. Только не с Александром.
— Ирена? Что ты здесь делаешь?
Голос мужа заставил ее вздрогнуть. Если бы он почаще так заставлял ее вздрагивать прежде!
— Александр? Ты меня напугал.
— Что ты здесь делаешь? — повторил он вопрос.
Ирена вторглась во владения мужа и не обижалась на его агрессивный тон. Она сама установила эти правила, и тем непростительнее для нее было нарушать их. Ирена выдавила из себя некое подобие улыбки.
— Я беспокоилась о тебе.
— Вот как? — спросил он равнодушно. Его тон резко изменился, как будто все его силы ушли на первый вопрос и продолжать наступление он был уже не в состоянии.
Ирена чувствовала некоторую растерянность — ощущение, совершенно для нее непривычное. Она окинула взглядом комнату и остановилась на разбросанных по столу бумагах.
— Как продвигается работа над книгой?
Гамильтон-Бейли тоже посмотрел на бумаги. Затем отвел взгляд.
— Прекрасно, — невозмутимо солгал он.
Он не стал вслух выражать удивление по поводу того, что Ирена впервые проявляла интерес к его работе. Подойдя к столу, он заслонил своим телом бумаги, словно пытаясь скрыть от жены правду. При этом вид у него, как показалось Ирене, был ужасный. Александр и в лучшие свои годы не отличался силой и мужской привлекательностью, а сейчас, потеряв вкус к жизни и перестав следить за собой, он
