— Я пристроил его разнорабочим в аптеку при женской больнице, чуть дальше по улице. Я когда-то оказал им услугу, так что за ними должок.
Джонсон смиренно поблагодарил большого начальника, гадая, что это могла быть за услуга.
Протиснувшись сквозь толпу покупателей, выглядевших в большей или меньшей степени нездоровыми, он обратился к немолодой женщине за прилавком с вопросом, где ему найти Джеймса Пейнета. Во взгляде, которым одарила его эта леди, смешались досада, подозрительность, проблемы, связанные с менструальным циклом, и чисто природная раздражительность. Все это в представлении Джонсона вполне гармонировало с женской больницей.
— А вы
— Мы расследуем одно дело в больнице святого Бенджамина и полагаем, что мистер Пейнет сможет помочь нам выяснить кое-какие вопросы.
Она удивленно вздернула брови, но потребовать удостоверение, на его счастье, не догадалась.
Джонсона провели во внутреннее помещение, недоступное взору рядовых посетителей аптеки, залитое ярким светом и имевшее множество укромных уголков и прикрытых дверцами боковых коридоров. Бывший полицейский немедленно заблудился среди одинаковых белых стеллажей с коробками, бочонками и бутылками.
Наконец он увидел молодого человека лет двадцати с небольшим, который распаковывал картонные коробки и проверял их содержимое по списку. Парень был высок и худощав; его внешность можно было бы даже назвать приятной, если бы не следы угрей на щеках и кислое выражение лица.
— Джеймс Пейнет?
Молодой человек оторвал взгляд от очередной коробки, но тут же опустил его, словно совесть его была нечиста.
— А вы кто?
— Я расследую убийство Никки Экснер.
— Мне казалось, вы уже нашли убийцу, — ответил он, нахмурившись, и вернулся к своей работе.
Джонсон вздохнул:
— Надо уточнить кое-какие детали и утрясти некоторые противоречия. Поэтому я разыскиваю людей, которые хорошо знали эту девушку.
— И именно за этим вы пришли ко мне? — неожиданно рассмеялся Пейнет.
— Вы находите это забавным?
Так же внезапно Пейнет снова помрачнел. Он окинул Джонсона более внимательным взглядом, и тот заметил, что глаза молодого человека слегка косят.
— Нет, в этом нет совершенно ничего забавного. Оглядевшись, Джонсон решил, что подходящим сиденьем для него будет ящик со средством от геморроя.
— Вы ведь учились в медицинской школе?
— Когда-то. Давным-давно.
— Вы были знакомы с Никки Экснер?
Пейнет пожал плечами.
— И близко?
— Слишком близко.
Джонсон был голоден, у него побаливала голова, и вдобавок ко всему ему хотелось в туалет.
— Послушайте, мистер Пейнет, возможно, герои Рэймонда Чандлера и неплохие образцы для подражания, но, во-первых, у меня полно работы, а во-вторых, терпение мое небесконечно. Не могли бы вы хоть на время снять с себя маску уставшего от жизни циника и просто рассказать мне то, за чем я сюда пришел?
Какое-то время Пейнет продолжал молча перебирать содержимое коробки, затем выпрямился и повернулся к Джонсону.
— Шесть месяцев назад передо мной открывалась блестящая медицинская карьера. А теперь все, что мне осталось, — это разгребать барахло в этой вонючей аптеке. К тому же я неизлечимо болен, и дома у меня проблемы. Как по-вашему, есть у меня основания принять образ уставшего от жизни циника?
Еще несколько секунд собеседники молча смотрели друг на друга. Джонсон хотел спросить молодого человека о неизлечимой болезни, но тот, вздохнув, заговорил сам:
— Мы оба учились на первом курсе. Я не был в числе приятелей Никки, но, разумеется, знал ее, как знали и все остальные, — она действительно обладала незаурядной внешностью, а кроме того, поговаривали, что в постели она бесподобна.
Подумав, Джонсон сказал:
— Я слышал, между вами что-то произошло и она бросила вас.
Пейнет сердито фыркнул, указав рукой на стеллажи:
— Знаете, я работаю тут не потому, что меня соблазняет здешняя зарплата.
— Так объясните, в чем дело.
Но для Пейнета это, видимо, было не так-то просто.
— Учтите, мы расследуем дело об убийстве, — предупредил его Джонсон, хотя ему и не хотелось прибегать к угрозам. Однако это подействовало. Молодой человек задумался и немного погодя приступил к рассказу.
— Это началось на практических занятиях по микробиологии, — медленно проговорил он. — Большинство студентов считали, что эти занятия пустая трата времени и часто их пропускали. Поэтому я удивился, увидев там Никки Экснер, — она и на лекции-то почти не ходила, не говоря уже о всяких вшивых практикумах. Нашу группу разбили на пары — так я оказался с ней. Я просто поверить не мог своему везению… — Джеймс помолчал и, криво усмехнувшись, добавил: — Да и до сих пор не могу поверить.
— И что дальше?
— Это было занятие по серологии. Мы проверяли друг друга на гепатит В и СПИД с помощью набора «Элиза».
Джонсон пропустил медицинские термины мимо ушей.
— Мы взяли друг у друга кровь и провели с ней тесты. Ничего сложного. Как два пальца обоссать. Только… у меня реакция оказалась положительной.
Джонсон поднял голову от своего блокнота:
— На гепатит?
— На СПИД.
Это было произнесено с бесцеремонной откровенностью, но как еще об этом можно было сказать?
Джонсон глядел на молодого человека, пытаясь вложить в свой взгляд сочувствие. Когда Пейнет посмотрел ему в глаза, он произнес:
— Простите.
— За что мне вас прощать? Не вы в этом виноваты. Беда в том, что и не я тоже. У меня гемофилия. Несколько лет назад это считалось профессиональным риском. — Наступила неловкая пауза. Затем молодой человек прошептал: — Понимаете, я даже не думал, что мой фактор свертывания может иметь значение. Не то что раньше, когда боялись, что очередная инъекция будет фатальной.
Выждав секунду, Джонсон вернул Пейнета к главной теме его рассказа.
— И что же вы сделали?
— Взял еще одну пробу, разумеется. После того как и вторая, и третья дали положительный результат, я стал умолять Никки не говорить об этом никому. Дать мне возможность решить, что делать дальше.
— Сами вы, разумеется, никому не проговорились.
Пейнет посмотрел на Джонсона как на идиота. Возможно, таковым он его и считал.
— Чтобы угробить свою медицинскую карьеру через пять месяцев после того, как она началась? Кто захочет лечиться у доктора, больного СПИДом?
Джонсон мог бы выдвинуть в качестве контраргументов этические соображения, но момент был для этого не самым подходящим.
— И что же вы сделали?
