Корделия сама с трудом в это верила. Неужели он прав, и она с самого начала, идя к нему, ожидала именно этого? И тут вдруг она поняла, что не может без посторонней помощи выбраться из платья.
Он медленно разделся, не сводя горящего взгляда с ее тела. От возбуждения у нее пересохло во рту. Он стоял перед ней совершенно обнаженный, и до чего он был прекрасен! Стройный, высокий, сильный! Она облизнула языком запекшиеся губы.
Он чуть улыбнулся и, опустившись на колени рядом с ней, провел рукой по ее рту, подбородку, шее – к груди. Она пыталась выпутаться из платья, но он улегся с ней рядом и продолжал ласкать ее грудь и обнаженную часть живота.
– Что ты делаешь? – выдохнула она.
– Я собираюсь заняться с тобой любовью.
– Но… но тебе надо… – Она покраснела. Он же прекрасно понимает, что она не может пошевелиться! – Тебе надо помочь мне…
– Не сейчас, – прошептал он, и в глазах его сверкнули дьявольские искорки.
Она снова попробовала стянуть платье, но у нее ничего не получилось.
– Не сейчас, – повторил он твердо. И он накрыл ее тело своим, так что руки ее лежали по бокам.
На мгновение она по-настоящему испугалась. Но тут он приник к ее губам, и она забыла обо всем. Силы небесные, как он целовал ее!
Когда руки его скользнули ей под юбки, холодок, пробежавший по ее животу, сменился жаром желания. Пальцы его прошлись по ее чулку, подвязке, к бедру. Она пыталась вывернуться, освободить руки – ей так хотелось обнять его!
Но она была в ловушке. Когда она прошептала наконец:
– Прошу тебя, Себастьян, дай мне тоже обнять тебя! – он дико взглянул на нее.
– Ты любишь меня?
Она закрыла глаза, чтобы не смотреть на него. Это нечестно, думала она, цепляясь пальцами за медвежью шкуру. Он говорил, что любит ее, но только так он мог сделать ее своей рабой, и теперь он хотел, чтобы она отдала ему ключ от своей клетки! Он хотел, чтобы она призналась во всем, и тогда она будет в его власти, он заставит ее остаться в Лондоне, стать его любовницей, а сам он будет хозяином своей собственной жизни, и Джудит останется при нем. Она не может позволить ему воспользоваться преимуществом, потому что тогда она погибнет, погибнет окончательно.
Пальцы его добрались до самых укромных уголков ее тела, и она судорожно вздохнула.
– Любишь ли ты меня, мой ангел? – повторил он сдавленно.
– Я… я хочу тебя.
– Черт подери, это мне известно!
Его резкие слова заставили ее открыть глаза, но в выражении его лица не было ни тени наглости. Оно было напряжено, напряжено до боли, словно он боролся сам с собой. Она чувствовала телом его возбужденную плоть. Почему он не хочет овладеть ею? Зачем он сдерживается, зачем мучает ее?
Он вновь погладил ее, так медленно и нежно, что ее бросило в дрожь.
– Ты любишь меня? – простонал он.
И тут она все поняла. Он использовал ее желание как оружие против нее же. Палец его проник в нее, и она выгнулась помимо своей воли.
О, как он жесток! Но ведь его оружие направлено на обоих, подумала она. Она тоже может заставить его забыть обо всем, и должна сделать это до того, как он заставит ее раскрыть свое сердце. Она бедром прижалась к нему, а грудью приникла к его груди.
Он застонал, его янтарные глаза пылали, но он отодвинулся от нее.
– Только не сейчас, искусительница! На сей раз соблазнять буду я!
Он склонил голову к ее груди, протянул к ней руку, и она поняла, что ей брошен вызов. Пальцы его становились все настойчивее и настойчивее, но всякий раз, когда она содрогалась от страсти, он отступал, а потом снова приступал к истязаниям. Он ласкал ее, осыпал поцелуями, и она стонала и извивалась под ним.
Она знала, что он сам сгорает от страсти, потому что на каждый ее вздох он отвечал вздохом, но – не сдавался. Он подводил ее к пику наслаждения, не давая достичь его.
Наконец он убрал руки и дико взглянул на нее.
– Ты любишь меня? – почти прорычал он, и пот каплями стекал по его лицу. – Признайся, что ты любишь меня, Корделия, и, клянусь, я подарю тебе небо и землю, и буду дарить их каждую ночь до конца жизни.
Она была словно в горячке и едва слышала его слова. Ей хотелось кричать, бить его кулаками в грудь, но она не могла пошевелиться. Если бы она могла унять свое рвущееся из груди сердце, если бы могла совладать с пламенем, бушевавшим в ее груди…
– Ты дьявол, Себастьян, – выдохнула она.
– Пресвятая Богородица! Корделия, я люблю тебя и знаю, что ты меня любишь. Черт возьми, ну признайся же! Клянусь, я не остановлюсь, пока ты не признаешься!
И тут он убрал руку с ее бедер. Она вздохнула – облегченно и разочарованно одновременно, потому что решила, что он наконец прекратил ее мучить. Но он подвинулся так, что голова его оказалась ниже ее живота, и медленно поднял ее юбки.
Щеки ее пылали, а он разглядывал то, что было скрыто одеждой. Она испуганно дернулась, когда он
