Это замечание поразило мандарина. Ему вспомнился недавний разговор с французом на морском берегу при свете умирающих углей.
— Ну да! Сю-Тунь поделился со мной своим намерением написать трактат, в котором будут изложены достижения Китая в области астрономии, и поведать всему миру о сделанных на Востоке открытиях. Наш монах просто влюблен в науку, и я думаю, что ради нее он способен даже поступиться кое-какими из своих принципов.
— Чтобы напечатать книгу, надо иметь кругленькую сумму, и заработанные в Азии сапеки тут могут прийтись как нельзя кстати.
Шагая вокруг стола и постукивая по спине косицей, мандарин продолжал:
— Мне довелось еще раз увидеть отметины на спине у Сю-Туня. Несмотря на заботы госпожи Аконит, до заживления этих ран еще далеко.
— Выходит, прелестная вдовушка имела случай погладить нашего друга по его молочно-белой коже? — заинтересовался Динь.
— Точнее сказать, промокнуть его раны чистой тряпкой. А потом дала ему попить. Полагаю, их сблизили научные споры.
Ученый Динь присвистнул сквозь зубы, глаза его хитро поблескивали.
— Так что же, эта чертовка все же способна на какое-то подобие симпатии? Судя по твоим описаниям, она родилась с кнутом в руках.
— В любом случае, — перебил его мандарин, чтобы положить конец этим пересудам, — раны еще не затянулись…
Резко остановившись у окна, он устремил взгляд в сторону городских тюрем.
— Все это напомнило мне, что я должен переговорить еще раз с госпожой Аконит. В ее показаниях есть кое-какие неясности.
В наступившем молчании слышались привычные для здания суда звуки: громко открывались и закрывались двери, шаркали ногами проходившие по коридорам стражники, крикливым голосом отдавал приказания разгневанный чиновник. Им вторили трещотка в руках нищего, бубнящего свои молитвы, да пронзительный голос торговки, зазывающей покупателей отведать сладкого супа.
Мандарин как раз подумал, какой, интересно, суп она продает — с зернами лотоса или с морскими водорослями, — когда дверь распахнулась, пропуская в зал судейского служащего.
— Господин судья, — сказал он, кланяясь, — господин Доброхот только что принес папки по вашему требованию. Куда прикажете положить?
Он отошел в сторону, освобождая проход для четырех мужчин, сгибавшихся под тяжестью двух лаковых сундуков. Судья не смог скрыть удивления и досады.
— Что означает эта выходка? Скопец что, осмеливается насмехаться над правосудием? Я приказал ему представить мне документы на поступление и отправку грузов за последние три года, а не тащить сюда всю пачкотню торговой службы! Да чтобы выудить из этой кучи нужные сведения, понадобится целая армия стряпчих!
Жестом указал он носильщикам угол зала, куда они и поставили сундуки. Когда те удалились, избавившись от непосильной ноши, он повернулся к ученому, который, тихонько насвистывая модную мелодию, рассеянно листал какие-то тексты о выращивании тыквенных растений.
— Послушай-ка, друг Динь! Ты читаешь с невероятной быстротой и обладаешь поразительной памятью. Предлагаю тебе перебрать эту гору бумажек, преподнесенную нам скопцом Доброхотом.
Прервав свою радостную трель, ученый повернулся вместе со стулом и недоверчиво уставился на притаившиеся в тени сундуки.
— Шутишь! Да я отказываюсь читать эти каракули, разве что в них кроются какие-нибудь гнусности из личной жизни толстого скопца.
— Разве мои слова похожи на шутку? — возразил мандарин, скрестив на груди руки и глядя на ученого не терпящим возражений взглядом. — Твоя задача выявить в этих нескончаемых списках прошедших через порт товаров подозрительные грузы, встречающиеся не один раз. Я уверен, что скопец Доброхот надеется утопить в этом избытке информации нечто важное. Так что ищи!
Увидев, что мандарин, поправляя на ходу головной убор, направляется к выходу, Динь крикнул ему вдогонку:
— А сам-то ты куда собрался? Я тут буду тратить свои умственные способности на всякую чушь, а ты?
Мандарин Тан уже переступил порог, но все же обернулся. С ослепительной улыбкой, делавшей его еще моложе, он ответил:
— Ты что же, забыл, что мне надо допросить одну тигрицу?
— Нет, не могу! Не поднимается! — в изнеможении простонал господин Хань, морщась от напряжения.
Доктор Кабан, величественно возвышаясь над выбившимся из сил пациентом, скрестил на груди руки.
— Значит, это нерв! — проговорил он, прищелкнув языком. — Хотя не такой уж это подвиг — пошевелить членом, который весит не больше заморенного голодом мышонка!
Господин Хань прикрыл глаза, призывая оставшиеся силы и тихонько постанывая для убедительности, но доктор только с досадой покачал головой. Нет, с этим хилым пациентом, начисто лишенным всякого тонуса, каши не сваришь. Торчит тут с самого утра, тужится, и все без толку.
— Слушайте, у меня нет времени возиться с вами весь день! — ворчал врач. — Может, позовем госпожу Хань? Пусть она подержит, авось поможет.
Бледный от усталости пациент, выражая покорное согласие, поднял на врача полный смирения взгляд, взывающий к его милосердию. Одним движением подбородка тот призвал жену больного, все это время с тревогой следившую за происходящим.
— Подойдите сюда, госпожа! — приказал он тоном, не терпящим возражений. — Вы слышали — для дальнейшего лечения с целью полного восстановления сил вашему мужу нужна ваша помощь. Для начала смажьте ладони этим смягчающим маслом. А теперь встаньте прямо перед ним и возьмите в руки его…
— Вот так? — спросила женщина, ухватившись обеими руками за часть тела, на которую указывал доктор.
— Именно! Только не бойтесь, держите крепче! И массируйте, массируйте — туда-сюда, туда-сюда, — чтобы наладить кровоток! Растирайте, растирайте эту дряблую кожу, этот трясущийся студень!
Расхрабрившись, жена принялась растирать намасленными пальцами мягкие складки, походя выдирая волоски, в то время как господин Хань безумно вращал вытаращенными глазами. За долгие годы семейной жизни жена ни разу не прикасалась к нему таким образом. Все его существо переворачивалось от этого волнующего соприкосновения, кожа к коже, усугубленного ощущением вязкой влаги. Глядя на расстаравшуюся не на шутку госпожу Хань, доктор Кабан с удовлетворением кивнул. Когда оба супруга принимают самое активное участие в лечении, выздоровление наступает относительно скоро.
— Разминайте, не бойтесь, месите, месите сильнее! — подбадривал он ее, видя, как кожа понемногу начинает краснеть. — Наблюдается несомненное набухание, а это значит, что кровь вновь стала поступать в ткани.
И правда, господин Хань чувствовал, как от прикосновений супруги жизнь словно снова наполняет его обездвиженный орган, вызывая давно забытое ощущение покалывания и легкого зуда.
— Давай, голубушка, давай! — подгонял он, чтобы жена не сбавляла и без того бешеного темпа.
— Достаточно! — остановил их доктор. — А теперь посмотрим, сможете ли вы справиться без вмешательства супруги. Держите в вертикальном положении, а затем, по моему слову, сразу отпустите!
Вцепившись скрюченными пальцами в розовую плоть, госпожа Хань ждала сигнала, в то время как ее муж сосредоточил все силы на последней попытке.
— Давайте! — сказал доктор Кабан и наклонился вперед.
Госпожа Хань отпустила поднятую часть тела, которая тотчас же печально сникла, ударившись с глухим стуком о бедро ее мужа.
