— А если письмо отдам, на Лопатку меня возьмёте?
— А это не ты на нас Казаринову донёс?
— Что ты, Лёнька, обалдел, что ли? Я же клятву тебе дал, что никому не скажу…
— И сыну его ничего не говорил?
— Ни слова…
— Ванька!..
Плохо, должно быть, я знал людей, когда предполагал, что Ванька Устюжинов изменник. Сейчас он стоял передо мной таким, каким я его знал последние пять лет. Даже в темноте я видел, как он улыбается своей растерянной улыбкой.
Я опустил кремень на ружьё, и мне сразу стало весело. Все мои мучения окончились в этот миг. Я легонько ударил Ваньку по шее, он меня ткнул в бок, и мы пошли по дороге к нашему посёлку.
По пути Ванька мне рассказал, что он пробирался к нам в кузницу, так как очень соскучился по мне. На улице встретил офицера Леонтьева, который зазвал его к себе в избу, угостил сахаром и просил потихоньку снести письмо к Нилову.
— Рубль обещал мне и ножик, — секретно сообщил Ванька.
— Хороший ножик?
— Хороший. В кожаных ножнах. Ну, всё равно, чёрт с ним! Только чтобы поляк взял меня на Лопатку…
Мы пришли в избу Хрущёва и застали всех в сборе. Даже Беспойск был там. Я сейчас же рассказал подробно, как письмо досталось Ваньке, но не сказал, как вернул Ваньку от крепости. Беспойск тут же вскрыл письмо и прочёл. Нахмурился, передал Хрущёву. Потом посмотрел на Ваньку.
— Ну, молодец! Побольше бы таких. Что тебе сделать?
Вместо Ваньки заговорил я:
— Он хочет ехать с нами на Лопатку. Будет работать.
— Хорошо. На Лопатку так на Лопатку. А теперь идите, ребята.
Мы вышли из избы. Нам было о чём поговорить. Но Хрущёв закричал в дверь, чтобы мы далеко не уходили, нас скоро позовут. И правда, скоро позвали.
Мы вошли в избу и увидели, что все офицеры сидели за столом. Хрущёв — посередине.
Он нас и начал допрашивать. Просил говорить только правду. Мы пообещали.
— Почему Леонтьев сам не пошёл с письмом? — спросил Хрущёв Ваньку.
— Сказал, что болен, сам идти не может.
— Видел он, что ты сюда пошёл?
Тут я ответил за Ваньку:
— Нет, не видел. Мы задами прошли.
— Когда ты обещал вернуться с ответом?
— Скоро.
— Тогда нам надо торопиться, — сказал Беспойск. — Изменник не ждёт. Если скоро ответа не будет, он сам пойдёт к коменданту с доносом. Идите, ребята.
Мы вышли с Ванькой, походили около дома с надеждой, что нас пригласят ещё. Но больше нас не звали, и мы пошли домой, где разговаривали до ночи. Когда Ванька ушёл, я побежал в кузню. Но отца там не было, и я вернулся домой.
Отец пришёл поздней ночью. Я проснулся и начал было рассказывать ему всю историю. Он махнул рукой.
— Знаю, дело прошлое! Леонтьев умер.
— Когда умер?
— Час назад. Не в том дело. Беспойск приказал сорок штыков приготовить. Лопат, говорит, и борон больше не надо. Так что ты в школу завтра не ходи.
Я не пошёл в школу на другой день. К обеду по посёлку распространилось известие о смерти Леонтьева. Вечером его похоронили.
Только гораздо позже, через полгода, я узнал, что Леонтьев посылал с Ванькой Нилову донос, указал весь секретный комитет по фамилиям и даже о том, что отец сделал штык, написал. По приговору секретного комитета Панов заставил Леонтьева выпить стакан чаю с казариновским сахаром.
Перед смертью Леонтьев сознался, что записку Казаринову написал тоже он.
14. Весна
Приехал верхом на олене Паранчин. Давно у нас не был. Ловко соскочил с седла, отпустил оленя, вошёл в избу. Стал у порога, начал улыбаться во весь рот.
Отец ему обрадовался, закричал:
— Что?
— Гаги улетели с залива, значит, скоро весна. На Чекавке стал корабль, должно быть, из Охотска, промысловый. А может быть, и не промысловый.
Что скоро весна, это мы знали и без Паранчина. Небо долго оставалось зелёным после захода солнца, и дни заметно увеличивались. Но откуда взялся корабль?
Отец посмотрел на меня тревожно. Корабль из Охотска на Чекавке — это не было предусмотрено нами.
— Чей корабль, Паранчин?
— Говорю, не знаю. Небольшой, с одной мачтой.
Отец подошёл к нему близко, повернул его лицом к двери, легонько толкнул:
— Садись на оленя, поезжай по берегу моря. Может, узнаешь, что за корабль.
— Ладно, съезжу. Пороху дашь?
Паранчин прекрасно знал, что отец не раздаёт пороху. За десять лет не дал ему ни щепотки. Но тут произошло чудо.
— Дам тебе пороху, — сказал отец. — Только поезжай не мешкая.
Паранчин посмотрел серьёзно — не шутят ли с ним? Сразу понял, что отец не шутит.
— Ладно, скоро узнаешь…
Вышел во двор, вскочил на оленя, уселся в седло недалеко от головы и, покачиваясь из стороны в сторону, затрусил к морю.
Отец походил по комнате, остановился и сказал мне:
— Иди, Лёнька, к Хрущёву. Скажи, что корабль пришёл. К вечеру будем знать, что ему здесь надо.
Я прибежал к Хрущёву. Он выслушал внимательно, спросил про Паранчина:
— Верный человек?
— Свой.
— Ну хорошо, подождём до вечера.
И принялся вычерчивать географическую карту. Я стал смотреть, потом попросил объяснить чертёж. Хрущёв показал Охотское море, а кругом много островов маленьких. Это Курильские острова. Я спросил:
— Пройдём мимо них?
— Пройдём.
Сейчас же воткнул циркуль в стол, вытащил большую карту, раскрашенную разными красками. Камчатка на ней — как рыба горбуша, подвешенная за хвост. Кругом огромное синее море, по нему — чёрные волны, и маленькие корабли плывут. А ниже — Японские острова, Китай, а в самом низу — Индия. Я рассмотрел всё это и спросил:
— А Тапробана где?
Хрущёв захохотал:
— На нашей карте Тапробаны нет. Бумаги не хватило. Она ниже Индии. А вот что я могу тебе
