— Двадцать тысяч ведьм!.. Нам нельзя дожидаться нападения казаков. Согнать немедленно их семьи в церковь, в виде заложников!.. Сибаев пусть передаст казакам, что через час мы сожжём церковь, если они не выдадут оружия и сотника. Идите… Или я сам пойду, тысяча ведьм…
И он попытался соскочить с кровати.
Панов удержал его. Сказал, что и без него дело обойдётся, и начал собирать добровольцев, чтоб идти в Большерецк.
Я тем временем отыскал отца. Он лежал на полу в столовой, и под него была подложена соболья ниловская шуба. Голова его была запрокинута, и борода торчала кверху. Я несколько раз окликнул его, но он не узнал меня. Я понял, что помочь ничем не могу, и снова в отчаянии бросился искать Медера. Желая выйти через задний ход, я запутался в комнатах и не мог найти выхода во двор. Вышиб ногой какую-то дверь и попал в отхожее место. Там в углу сидел Васька Нилов и дрожал. Он схватил меня за руку и начал умолять, чтобы я его не выдал. Мне было не до него, но я пообещал держать его местопребывание в тайне. Больше я никогда не видел его. Говорили, что он убежал из Большерецка в тундру и там его съели волки.
На дворе Панов уже строил свой отряд, чтобы идти в Большерецк. Открыли ворота. Я вышел вместе с отрядом и изо всех сил пустился к нашему посёлку в надежде, что найду там Магнуса Медера.
Начало светать. Это придавало моей задаче особую трудность. Я был убеждён, что в нашем посёлке хозяйничают казаки и что они захватят меня, если увидят. Надо было пробраться к дому Медера незаметно.
Однако, когда я приблизился к нашему селению, я сейчас же понял, что казаки уже ушли. Всё было тихо, и только раскрытые двери говорили о том, что здесь побывали гости. Я бросился к дому Медера, но дом был заперт на замок. Тогда я решил поискать лекаря в доме у Хрущёва. Но когда я проходил мимо медеровского сарая, я услышал чих. Я начал стучать в сарай и кричать. Из-за двери раздался шёпот Медера:
— Тише! Ты, Полозьев?
— Я. Выходите скорее. Беспойск ранен и мой отец тоже… Надо идти в крепость, — ответил я.
Медер открыл дверь. Вид у него был довольно жалкий. Он был в шубе, а сверху ещё завёрнут в рогожу. Всю ночь он провёл в сарае, в углу под рогожей, чтобы быть похожим на мешок. Но и в таком виде ему пришлось не сладко. В избу Хрущёва приходили казаки за сотником и кричали, что выпустят кишки из всех ссыльных. По этим крикам Медер решил, что наше дело проиграно и что он доживает последние часы. Однако, когда я ему сказал, что крепость взята, Нилов убит, а на казаков найдётся управа, он сейчас же воспрянул духом. Велел разыскать очки, которые он потерял в сарае, изображая мешок, а сам пошёл к себе в дом за корпией и лекарствами.
Я нашёл его очки как раз к тому времени, когда он собрал всё необходимое. Очень скоро мы уже шагали с ним в крепость, причём Медер подробно расспрашивал меня, кто именно ранен, в какое место и чем.
В тот момент я не понимал ещё, как серьёзно положение моего отца. Поэтому, сдав Медера у ворот крепости часовому, я побежал в Большерецк, откуда доносились выстрелы.
В Большерецке я увидел такую картину. Панов с охотниками собрал семьи казаков в церкви. Несколько десятков баб и ребят с громким воем толпились на паперти. Панов расхаживал около церкви с обнажённой саблей в руках. Охотники стаскивали отовсюду дрова и хворост и складывали огромные костры. Бабы, не понимая, что с ними будут делать, разрывались от крика. Панов тоже не знал, как действовать дальше. Посланный к казакам Сибаев не возвращался, хотя назначенный час давно уже прошёл.
Выстрелы же раздавались из дома купца Шапкина. Там засели канцеляристы, купцы и несколько казаков. Пороху у них, должно быть, было много. Они палили вдоль улицы без всякой цели, но подойти к ним, конечно, было нельзя.
Панов увидел меня, подозвал, сказал:
— Иди в крепость к Беспойску. Спроси его, что делать с бабами и купцами. Казаки не сдаются, костры готовы. Спроси, жечь баб, что ли?
Я побежал в крепость, прошёл без задержки ворота и вбежал в комендантский дом. Столовая была превращена в настоящий лазарет, и там командовал Медер. Когда я вошёл, он возился с отцом. Закричал мне, чтоб я не мешал ему, и начал точить какой-то ножик. Я прошёл в спальню.
Беспойск сидел уже за столом и писал что-то левой рукой. Нилова унесли, и выбитое окно было заколочено ковром. На кровати Нилова спал Турчанинов.
Я рассказал Беспойску всё, что велел Панов. Беспойск нахмурился и сказал с раздражением:
— Ах, так? Пусть зажжёт большой костёр у церкви. Увидят казаки дым, прибегут. А дом Шапкина из пушки разгромить. Нам с ними возиться некогда.
Тут же велел Винбланду вывести пушку и стрелять в дом. Винбланд вышел на двор, и немного погодя мы уже тащили в Большерецк орудие, отбитое нами в ночной схватке. Это была небольшая пушка, аршина в полтора длины. Передвигалась она на маленьких колёсиках, которые вертелись с визгом. Вшестером мы её везли свободно, хотя на неё наложили два мешка с порохом и картечью.
Винбланд долго выбирал место для пушки, как будто бы у нас шла настоящая война. Наконец поставили пушку наискосок от дома Шапкина, так что выстрелы купцов нам не вредили. Сам насыпал в трубку пороху и начал наводить жерло. А я побежал к Панову и передал ему приказание Беспойска.
Сейчас же огромный костёр заполыхал около церкви, и дым повалил вверх. В тот же момент выпалила пушка. Бабы завизжали снова. Чтобы церковь не загорелась, её обкладывали снегом. Пушка выпалила второй раз.
В это время купцы из шапкинского дома закричали, что сдаются, и прекратили стрельбу. Мимо церкви их всех провели под охраной охотников. В числе купцов затесался и Судейкин. Сзади них тащили пушку, которая была ещё тёплая от выстрелов.
Над церковью стоял столб дыма, и издали костёр и впрямь был похож на пожар. Панов кричал хриплым голосом, чтобы тащили ещё дров и разводили новые костры. Но этого сделать не пришлось. К церкви прибежал Сибаев и с ним два казака. У каждого казака было по белой тряпке в руке. Мы догадались, что они сдаются.
Действительно, старший казак с чёрной бородой, мрачно блестя глазами, заявил, что казаки не будут воевать против ссыльных. Просят допустить их в Большерецк к семьям, а огонь потушить. Панов согласился, но выставил два условия: выдать сотника Черных и передать все ружья охотникам. Казаки на это согласились.
Мне больше нечего было делать в Большерецке, и я пошёл в крепость. У ворот часовыми стояли матросы с «Елизаветы» — Печинин и Лапин. Я им сказал, что казаки сдались, и Печинин пошёл спать. В углу двора Степанов, достав откуда-то бочонок водки, поил всех желающих. Тут же рядом лежало несколько трупов солдат и охотников.
В комендантском доме раненые тихо стонали. Отец лежал с закрытыми глазами. Живот у него был обвязан полотенцем, а лицо жёлтое, как восковая свеча. Медер сказал, к утру он умрёт. Приказал мне крепиться и не плакать, если я хочу быть настоящим солдатом, а сам пошёл спать.
Я всплакнул тихонько и решил сидеть рядом с отцом до утра. Думал, что перед смертью он придёт в себя и скажет мне что-нибудь. Но усталость меня одолела, и я заснул тут же на полу, положив под голову топор.
Не знаю, долго ли я спал, но вдруг мне представилось, что отец позвал меня: «Лёнька…»
Я вскочил, но он лежал по-прежнему недвижим.
Я начал трясти отца, но он только покачивался, не подавая никаких признаков жизни. Я заплакал.
Пришёл заспанный Медер, открыл отцу один глаз и долго смотрел в него. Потом закрыл глаза и заявил, что всё кончено.
— Ничего не можно сделать было, — сказал он, складывая руки отцу на груди. — Кишки оборвался…
Так закрылись двери в Государство Солнца перед моим отцом. Продолжать путешествие должен был я один.
От этой мысли я заплакал уже навзрыд.
