даже кому-то кланялся, хотя в комнате никого не было. Это он готовился к докладу морскому министру.
Утром он оделся в свой лучший костюм, потом осмотрел меня, даже обнюхал. Сказал:
— От тебя, Лёнька, до сих пор пахнет китовым жиром. Не забывай, что ты всё-таки сибирский князёк. Подойди сюда, я тебя попрыскаю духами.
Он налил мне духов на руки и голову, потом сказал:
— Идём.
Мы пошли по переулкам, обстроенным небольшими каменными домами ремесленников и поставщиков двора. Затем перед нами открылась улица, по одну сторону которой тянулась высокая каменная стена. У калитки толпились люди, пытавшиеся проникнуть во дворец. Беспойск показал свой пропуск солдатам с бритыми лицами, и мы вошли в сад.
Он занимал огромную площадь, но деревьев в нём было мало. А те, что росли, были подстрижены как шарики или кубики. Между деревьями, вдоль дорожек, статуи голых людей ёжились от холода. У всех у них на плечах лежал снег. По широкой дорожке в толпе других людей мы подошли к очень длинному, но невысокому дворцу.
Мы поднялись по широкой лестнице, пересекли зеркальную залу и наконец вошли в приёмную морского министра. Много разных людей в париках и пёстрых формах сидело вдоль стен. Воздух был душистее, чем на острове Формоза. Беспойск сделал общий поклон и сел. Я стал сзади него, имея в руках шкатулку с документами и образцами заморских товаров.
Нас не сразу вызвали к министру. Прошёл, может быть, час, прежде чем старый толстый человек тихо назвал фамилию Беспойска. Беспойск вскочил и сказал мне по-русски:
— Сейчас всё решится. Но ты не трусь. Идём.
Через шёлковую комнату мы прошли в темноватый кабинет. Там на стене висела огромная карта всего мира. Даже Камчатка была на ней. Перед картой стоял золотой столик на очень тоненьких ножках. Но за столиком никого не было.
Министр сидел на подоконнике и смотрел в сад. Беспойск поклонился и назвал себя.
Министр сказал очень мягко и любезно:
— Да, герцог Эгийон передавал мне о вашем предложении. Я заинтересовался, но с докладом вашим ознакомиться не успел. В чём, собственно, он заключается?
Беспойск начал очень красиво рассказывать о своём намерении основать колонию на Формозе. Он говорил о неисчислимых выгодах, которые принесёт Франции это предприятие. Остров богат, туземцы доверчивы. Я не верил своим ушам и с удивлением смотрел на Беспойска. А он уже кончил говорить и требовал, чтобы Франция предоставила в его распоряжение два корабля и триста солдат.
Министр слушал внимательно, хотя и глядел всё время в сад. Беспойск сделал мне знак, и я подошёл со шкатулкой. Быстро, как купцы, мы разложили на столике кусочки золота, не проданные алмазы, японский шёлк и, наконец, сам договор Хюапо. Министр внимательно оглядел алмазы и только на минуту взял в руки договор. Потом спросил, повернувшись к карте:
— Где же эта Формоза?
Беспойск показал ему на карте Формозу, похожую на небольшой орешек.
— Нет, — сказал министр, не раздумывая. — Формоза нам не подходит. Она слишком мала для нас. И потом — далеко…
Я видел, как побледнел Беспойск. Наверно, и я сам тоже побледнел. Ещё бы! После долгих месяцев скитаний, ожиданий и надежд получить одно только слово «нет».
Между тем министр водил пальцем с длинным розовым ногтем по морям и океанам. Наконец палец его остановился на большом острове около Африки.
— Вот Мадагаскар, — сказал он, повернувшись к нам, — это другое дело. Он в десять раз больше Формозы и вдвое ближе. Мы его стараемся прибрать к рукам почти сто лет. Но ничего не выходит. Герцог Эгийон говорил мне, что вы предприимчивый и мужественный человек. Возьмитесь вы устроить французскую колонию на Мадагаскаре.
Беспойск начал говорить о том, что он никогда не был на Мадагаскаре и что у него нет никакого договора с тамошними принцами, что на Формозе оставлен человек с двумя пушками…
— Это не имеет никакого значения, — прервал его министр и улыбнулся. — Мы вам дадим всё, что нужно. Мадагаскар себя оправдает. Это богатейший остров. Покойный штатгалтер Мадагаскара господин Флакур уверял, что там сохранились ещё допотопные птицы, величиной с ветряную мельницу. Ведь вы знаете, барон, говорят, что Мадагаскар — это Тапробана древних.
— Тапробана?..
Я ахнул и шагнул вперёд. Для того чтобы найти этот волшебный остров, надо было объездить почти весь свет, потерять надежду, и только в Париже жадный розовый ноготь безошибочно показал, где лежит эта Тапробана. Я думал, что умру от радости, Беспойск посмотрел на меня укоризненно. Министр не заметил этого. Он продолжал:
— Там есть всё, что нам нужно: сахар, пряности, кофе, розовое дерево. Даже, кажется, золото. Французский военный порт — на Иль-де-Франс, это близко оттуда. Его величество будет очень доволен, если Тапробана окажется в числе его владений. Дофин против колониальных экспедиций, но это не имеет значения. Итак, можете ли вы сделать завтра в морском совете доклад о колонии на Мадагаскаре?
Беспойск поклонился. Министр кивнул нам головой.
— Итак, до завтра. Все нужные справки вы можете получить в канцелярии моего помощника. Он и будет завтра председательствовать в совете. Перед отъездом на Мадагаскар ещё раз побывайте у меня. Я очень интересуюсь этими огромными птицами, хотя и сомневаюсь в том, что они поют…
Мы вышли из кабинета министра. Беспойск тихо брёл по коридору. На лестнице он сказал мне:
— Ничего не вышло. Надо ехать в Англию.
— Как! — воскликнул я. — Вы говорите, что ничего не вышло? Вам отдают Тапробану, лучший остров в мире…
— Ты опять своё, — сказал Беспойск. — Впрочем, дело не в месте…
Мы долго разговаривали в этот день. В конце концов Беспойск отложил свою поездку в Англию. С проклятиями он начал писать новый доклад. Однако ни на другой, ни на третий день ему не удалось выступить в морском совете — там обсуждались другие дела. Потом Беспойску предложили ехать в Париж и делать доклад там. В Париже мы прождали ещё целый месяц. Наконец поздно вечером Беспойск вернулся из министерства и сказал без особой радости:
— Мой план прошёл. Французский король даёт нам корабли и всё остальное. Он даже прислал мне сегодня орден Святого Духа.
И он положил передо мной на стол золотую звезду на белой ленте.
— Значит, мы скоро едем на Мадагаскар?
— Не совсем так. Вопрос решён не окончательно. Нам придётся подождать ещё неделю в Париже…
12. В путь
Неделя, по канцелярскому счёту, превратилась в месяц. Опять перед нами потянулись те же канцелярии и те же ответы, что не всё ещё готово. А в Париже в это время наступила весна.
Зелёные почки начали разворачиваться на бульварах совершенно так же, как у нас на Камчатке. Прилетели какие-то птицы, и в воздухе пахло весной.
Теперь мне гораздо тяжелее стало в Париже. Я вспоминал весну на Камчатке, как мы готовили сети с отцом и чинили лодку. В своих мыслях я представлял себе иногда, что вот и по реке Сене пойдут тесные стада лососей, горбуши и чавычи, как они шли у нас по Большой. Но ничего такого не было. Рыбы в реке я не видел, и только на рынках появилась в продаже широкая белая камбала. Много тяжёлых мук я перенёс за Государство Солнца, но весенняя тоска в Париже была самой тяжёлой из всех. Я просился у Беспойска в Сен-Люи, к нашим, но Беспойск не пустил меня.
