Надо было поставить себя на место мальчишки и понять, как восприняла все это его детская душа: отец, наклонившись над ним, поцеловал его в лоб и ушел, а всюду празднуют рождество, соседи пьют и поют во всю глотку.
«Завтра утром тебя будет ждать сюрприз».
Это мог быть только обещанный приемник, а Биб отлично знал, сколько он стоит.
Известно ли ему было в тот вечер, что у отца ни гроша за душой?
Человек уходил вроде бы на работу, а никакой работы нет.
Пытался ли мальчуган уснуть? Напротив его окна по другую сторону двора высилась огромная стена с освещенными проемами окон, — там текла чужая, пестрая жизнь.
Кто знает, может быть, облокотившись на подоконник, он хотел заглянуть в эти окна?
Комиссар вздохнул, постучал трубкой о каблук и, выбивая пепел прямо на пол, сказал:
— Более чем вероятно, что он видел вас у старухи.
— Скорее всего.
— Постараюсь сейчас проверить одну деталь. Вы живете на третьем этаже, а она на первом. Вполне возможно, из ваших окон видна только часть комнаты.
— Совершенно верно.
— Ваш сын мог видеть, как вы оттуда выходили?
— Нет! Дверь находится в глубине комнаты.
— Вы подходили к окну?
— Я присел на подоконник.
— Весьма важная деталь. Скажите, окно было открыто?
— Да. Помню, мне сильно дуло в спину. Теща всегда спала с открытым окном, зимой и летом. Она из деревни. Первое время после нашей женитьбы она жила вместе с нами.
Комиссар повернулся к человеку, сидевшему у телефонного коммутатора.
— Вы об этом подумали, Лекер?
— Об узорах на окне? Я думаю об этом с самого утра. Если окно было открыто, разница между температурой в комнате и на улице была бы не столь уж велика, чтобы на окнах мог образоваться лед.
Сигнал. Вилка вставлена в гнездо.
— Да… Как вы сказали? Мальчишка?..
Все застыли в напряжении, не спуская глаз с Лекера.
— Да… Да… Как? Бросьте на поиски всех мотоциклистов… Пусть обыщут весь квартал. Я занимаюсь вокзалом. Сколько прошло времени с тех пор? Полчаса? Он не мог раньше предупредить?
И, не теряя времени на объяснения, Лекер переставил вилку в другое гнездо.
— Северный вокзал? Кто у аппарата? Это ты, Ламбер? Слушай, очень срочное дело… Тщательно обыщите весь вокзал. Наблюдайте за всеми помещениями и путями. Опроси всех служащих, не видели ли они мальчишку лет десяти. Он должен быть где-нибудь возле касс или в другом месте. Что ты говоришь? В сопровождении полицейского?.. Неважно… Очень возможно… Прошу тебя, поторопись. Держи меня в курсе. Ну конечно, задержать его…
— В сопровождении полицейского? — повторил, ничего не понимая, его брат.
— Все может быть. Возможно, это и не он, но если он, то мы на полчаса запоздали… Сообщение лавочника с улицы Мобеж, что рядом с Северным вокзалом. Он торгует прямо на улице… Видел, как какой-то мальчишка схватил с прилавка два апельсина и удрал. Он не побежал за ним вдогонку. Значительно позже, когда поблизости проходил полицейский, он для очистки совести рассказал ему о происшествии.
— У вашего сына были с собой деньги? — спросил комиссар. — Нет? Ни су? У него не было копилки?
— Была. Но я взял оттуда то немногое, что там было, — под тем предлогом, что не хочу менять крупные купюры…
Какое значение обретали теперь все эти детали!
— Как вы считаете, не лучше ли будет, если я сам отправлюсь сейчас на вокзал?
— Думаю, что это бесполезно, а здесь вы нам можете понадобиться.
Они были как бы узниками этой комнаты, в плену у большой настенной карты города, на которой то и дело загорались лампочки, в плену у телефонного коммутатора, связывавшего их со всеми концами Парижа. Что бы ни случилось, именно здесь все будет известно в первую очередь. Комиссар отлично понимал это и потому не торопился вернуться в свой кабинет на Набережной Орфевр. Наконец он снял с себя тяжелое пальто, будто решившись окончательно остаться в префектуре.
— Значит, он не мог сесть ни в метро, ни в автобус. В кафе он тоже не мог зайти, не мог позвонить из автомата… С шести утра он ничего не ел.
— Так где же он? Что он делает? — воскликнул отец, которого вновь охватила тревога. — И почему он просил меня приехать на Аустерлицкий вокзал?
— Вероятно, для того, чтобы вы могли бежать, — вполголоса сказал Сайяр.
— Бежать? Мне?
— Послушайте, друг мой…
Минутами комиссар забывал, что имеет дело с братом инспектора Лекера, и говорил с ним как с «клиентом».
— Мальчишка знает, что вы без работы, что у вас в кармане ни гроша, а между тем вы посулили ему роскошное рождество.
— Наша мать тоже отказывала себе во всем целыми месяцами, только бы справить нам праздник…
— Я же вас ни в чем не упрекаю. Я просто констатирую факт. Он облокачивается на подоконник и видит вас у старой ведьмы, дающей деньги под проценты. Что он мог подумать?
— Понимаю.
— Он говорит себе, что вы пошли взять у нее в долг. Ладно. Он растроган, а может быть, огорчен — этого я не знаю. Укладывается снова в постель, засыпает.
— Вы думаете?
— Мне кажется, так оно и было. Если бы он обнаружил в половине десятого то, что увидел в шесть утра, он бы не оставался спокойно в своей комнате.
— Понимаю.
— Итак, он засыпает. Может быть, он больше думает о приемнике, который вы ему пообещали, чем о вашей попытке раздобыть деньги. Вы ведь и то пошли в кино? Верно? Спит он беспокойно, как все дети в ночь под рождество. Просыпается раньше обычного, когда на дворе еще темно, и первое, что он видит, — мороз разрисовал окна узорами. Не забывайте, это первый раз за зиму. Ему захотелось ими полюбоваться, потрогать…
У другого Лекера, того, что сидел у коммутатора, того, что ставил крестики в своей записной книжке, на лице промелькнула улыбка: оказывается, грузный комиссар совсем не так уж далек от воспоминаний детства, как можно было предположить…
— Он поскреб ногтем…
— Как сегодня утром Бигуэ, — вставил Андрэ Лекер.
— Если понадобится, мы сумеем установить правильность моего предположения путем полицейской экспертизы, ибо там, где лед растаял, можно без труда обнаружить отпечатки пальцев на стекле. И что же сразу поражает ребенка? Во всем квартале темно, освещено лишь одно окно, окно той комнаты, в которой он в последний раз видел своего отца. Я все эти детали проверю. Однако готов поспорить, что он увидел лежащее тело, если не все тело, то часть. Может быть, только ноги. А так как комната была освещена, этого было вполне достаточно.
— И он подумал?.. — начал Оливье, широко раскрыв глаза.
— Он подумал, что вы ее убили, вот именно, так же как готов был подумать и я. Посудите сами. Человек, убивающий людей на протяжении последних нескольких недель в отдаленных кварталах Парижа, как и вы, живет ночной жизнью, как и вы, он, по-видимому, пережил тяжелый удар — ведь трудно предположить, что человек просто так, изо дня в день, идет на убийство. Ребенок, разумеется, не знал, что
