обет. Раввины на это не уполномочены. Они могут лишь разъяснить, соответствует обет Торе или нет…
Тезисы против традиции
НОВЫЙ ПЕРИОД
ВВЕДЕНИЕ
Этот период в истории еврейского духа, открывшийся в 18-м в. с началом борьбы Израиля за эмансипацию, длился почти столетие, пока падение гетто, с одной стороны, и возникновение сионизма, с другой, не возвестили о начале т. н. современного периода, длящегося до нынешнего дня.
Новым этот период является в силу того, что еврейский интеллект, обращаясь к Библии, сосредоточивается уже не столько на религиозно-философской ее доктрине, сколько на принципах политического отношения к действительности; не столько на позитивной программе, сколько на пафосе критицизма. Любая религия, рожденная даже в результате отрицания других, основана на вере; любая религия утвердительна, тогда как политическая программа, какой бы утвердительной она ни казалась, обязана своим рождением нетерпимости к иным вариантам социального устройства. Универсальность Библии как двигателя и экстракта еврейского духа заключается помимо остального в гармоническом союзе религиозных откровений с принципами социального мышления, ибо цель религиозного отношения к жизни Пророки усматривали также в ее лучшей социально-политической организации. Иудаизм есть в огромной степени учение о нравственности, а политическая система зиждется на том или ином'представлении о морали.
Между тем, на протяжении всей побиблейской эпохи евреям приходится существовать как общине именно религиозной, почему еврейский дух и вынужден по существу разъять предложенное Библией единство «религия — политика», и, культивируя его первую половину, игнорировать вторую. Конец этому дисбалансу был положен эмансипацией.
Хотя еврейский интеллект давно уже определял собой религиозное и нравственное развитие западного мира, признание гражданских прав евреев оказалось мощным стимулом для развития политического гения. Отныне, получив право участия в определении политического облика мира, евреи стремятся к его обновлению с позиций библейского критицизма и социального гуманизма.
МЕНДЕЛЬСОН: НАЧАЛО ПУТИ
Первым, кто предпринял попытку выяснения связи между религией и политикой, между требованиями нравственности и реальными условиями жизни, был философ Моисей Мендельсон (1729–1786), прозванный евреями Третьим Моисеем, а христианами — Вторым Платоном. Предмет его интереса, так же как и история его жизни (родившийся в гетто горбун, он вырастает в самого уважаемого и влиятельного мыслителя современной ему Европы) — представимы лишь при тех новых политических условиях, которые были названы выше. Что же касается основной, знаменитой идеи Мендельсона, которая, по словам И.Канта, «возвестила великую реформу не только в жизни одного еврейства, но и всех народов», идеи о несовместимости нравственности (религии) и политики (государства), — она восходит к врожденному критицизму еврейского духа и является начальным пунктом еврейского проекта политически-социального преобразования мира. Великий реформаторский смысл этой мендель-соновской идеи применительно к судьбе евреев выразился именно в том, что отныне утвержденное цивилизованным миром размежевание религии и государства предоставляет им шанс пользоваться полными гражданскими правами, не переставая быть евреями.
Между религией и государством — очевидное и принципиальное различие. Государство диктует и принуждает; религия учит и убеждает. Государство издает законы; религия предлагает заповеди. Государство обладает физической силой и при необходимости ее использует; сила религии в любви и милосердии. Государство не признает непокорного или неверного и выбрасывает его вон; религия принимает его к груди и даже в последние мгновения его земной жизни пытается — отнюдь не всегда открыто — наставить его на путь истины или хотя бы утешить. Одним словом, государство обладает ограниченными правами, тогда как права религии неограниченны.
Иерусалим
Применительно ко всему человеческому роду вряд ли можно говорить о наличии настойчивого прогресса и неуклонного движения к совершенству. Напротив, имея в виду человечество в целом, то и дело приходится убеждаться, что оно подвержено всего лишь бесконечным и еле заметным колебаниям из стороны в сторону. Никогда еще человечеству не удавалось продвинуться вперед хотя бы на несколько шагов без того, чтобы вскоре не оскользнуться и молниеносно скатиться на прежние позиции. Большинство народов словно бы оцепенели и застыли на прежних ступеньках цивилизации, навеки завязли в непроглядном мраке ушедших веков, брезжущих сегодня неясным светом, еле достигающим наших ослабевших глаз. Время от времени какая-то горстка людей вспыхивает ярким светом, ослепительной звездой, и рвется вперед; но путь, на который она вырывается, упирается в круг, возвращающий их в исходное место или неподалеку от него.
Человек движется вперед, но человечество постоянно мечется из стороны в сторону, словно бы стиснутое стенами. Оно топчется все на той же ступеньке морального развития, держится все тех же представлений о вере и неверии, об истине и пороке, о счастье и беде.
Там же
Иудейство исходит из признания внутренней свободы религиозного убеждения; вот почему древнее истинное иудейство не представляет собою свода тех обязательных догм или символических книг, которые каждый верующий должен принимать на веру. Иудейство вообще предписывает не в е р у, а только знание и познание; оно требует лишь внимания и любви к своему учению, и в сфере иудаизма каждому позволено мыслить, сомневаться и ошибаться на свой собственный лад, не подвергаясь при этом обвинениям в ереси. Право наказания вступает в силу только тогда, когда дурная мысль переходит в действие. Почему? Потому что иудейство — не религиозное откровение, а откровение в области законодательства: первая его заповедь гласит не: «должно верить в это и не верить в то», но: «должно делать это и не делать того». В конституции, данной Богом, государство и религия едины; отношения человека к обществу и Богу сливаются воедино и никогда не должны противоречить друг другу.
Там же
Без истин, признанных всеми религиями, счастье является не больше, чем пустой мечтой. Без Бога и Провидения, без загробной жизни человеколюбие — не что иное, как слабость, а доброжелательность — почти нелепица, в которой люди пытаются убедить друг друга, дабы в конце концов простодушный мучился, а хитрец роскошествовал и ликовал.
Там же
Поскольку религиозно-нравственные истины необходимы человеку, как воздух, постольку они являются врожденными и не нуждаются в доказательствах. Они вечны, как истины математические. Несомненность синайского откровения основана на авторитете и силе подлинной традиции, которая является непреложным и очевидным историческим фактом. Вечные истины и истины исторические