двигателя при наборе высоты и соответствующую скорость полета.
Выполнил полет по прямоугольному маршруту, что у летчиков называется «по кругу», и направил самолет в зону, указанную Гришей. По другую сторону аэродрома виднелось полотно железной дороги. Прибрав обороты двигателя, я доложил Грише по самолетному переговорному устройству (СПУ), что прибыл в зону. – Ну, давай работай, как учили!
Я понял, что Гриша имел в виду тот комплекс упражнений и фигур, который мы выполняли когда-то в училище при полетах в зону на истребителе И-16. Наметив на горизонте характерный ориентир, я ввел самолет в мелкий вираж. После мелкой восьмерки (левый и правый виражи) выполнил глубокие виражи с креном 45-60 градусов, затем левый переворот через крыло и правый боевой разворот, правый переворот через крыло и левый боевой разворот. Из следующего переворота я ввел машину в петлю Нестерова, повторил переворот и выполнил полупетлю. После этого комплекса я заметил, что удалился от центра зоны. Возвратившись на место, я доложил, как когда-то, будучи курсантом:
– Товарищ инструктор, курсант Веселовский задание выполнил!
– Давай левую бочку!
Чистого вращения самолета вдоль продольной оси не получилось, самолет опустил нос и описал окружность ниже горизонта.
– Это не бочка, а кадушка! – засмеялся Гриша. – Смотри, как надо!
Он взял управление, добавил оборотов двигателя, увеличил скорость, немного задрал нос машины выше горизонта, затем плавным движением рулей ввел самолет в фигуру – выход из нее был точно по горизонту.
– Понял?
– Конечно! – подтвердил я.
– Повтори!
После нескольких бочек и других фигур Гриша скомандовал:
– Давай спираль до высоты «круга» и домой! Когда мы зарулили на стоянку и замолк двигатель, я вылез из кабины на центроплан и гордо доложил:
– Товарищ инструктор! Курсант Веселовский задание выполнил! Разрешите получить замечания? Гриша засмеялся:
– В основном все нормально. Конечно, нужна тренировка. Если бы моя власть, взял бы тебя в полк и через пару недель выпустил на МиГ-15. Давай хлопочи! Доказывай, что ты не верблюд!
Оставив в кабинах парашюты и шлемофоны, мы уехали с аэродрома. В приподнятом настроении я уезжал из Монина с твердой решимостью добиться возможности работать летчиком.
На фронте Гриша дружил с инженером полка Тарахтуновым, который теперь работал в 1-м Московском аэроклубе. Гриша познакомил меня с ним.
Учебные полеты спортсменов аэроклуба проводились на аэродроме у поселка Клязьма, под Москвой. Здесь я познакомился с начальником аэроклуба Ефимом Андреевичем Михаленковым, Героем Советского Союза, и другими летчиками-инструкторами.
Ефим Андреевич относился ко мне хорошо и готов был взять на работу, но летчики-инструкторы московских аэроклубов утверждались городским комитетом ДОСААФ. В Москве командовал авиацией ДОСААФ полковник Леонид Яковлевич Ошурков. Он категорически заявил, что оформлять меня не будет, что и близко не подпустит к авиации.
После этого я обратился в областной комитет ДОСААФ, где узнал, что аэроклубом в городе Коломне командует мой сослуживец по дивизии в Каунасе полковник Василии Александрович Зайцев, дважды Герой Советского Союза. С надеждой и радостью я помчался в Коломну, состоялась продолжительная дружеская встреча, но оказалось, что, Василий передал аэроклуб другому полковнику. Мы пошли к нему.
– С радостью возьму тебя! – обещал тот.
Когда же начальник отдела кадров развернул мой паспорт, то заявил категорически:
– Не буду оформлять, не имею права.
В Центральном комитете ДОСААФ в то время возглавлял авиацию известный полярный летчик – Герой Советского Союза генерал Николай Павлович Каманин. Он принял меня и внимательно выслушал.
– Давай рассуждать вместе, – сказал он. – Ты же знаешь, какой контингент отбирался в авиацию и как отбирался? Так вот! Твои документы положительны, но девятилетней давности! Кто знает, что произошло в твоем мышлении за девять лет пребывания в заключении? Конечно, если я напишу «принять», тебя примут! Но ты знаешь, что такое авиация! Сядешь на «вынужденную» при отказе мотора, при расследовании скажут: «Каманин прислал!» Спрячутся за мою спину! А я этого не хочу! Давай договоримся так, – продолжал Каманин. – Если тебя согласятся взять в какой-либо аэроклуб, пришлют документы, я их подпишу!
Каманин привел пример, когда летчик Зайцев (тот самый, что работал со мной на заводе в Норильске), отбывший срок заключения, был принят в аэроклуб города Кирова, проработал инструктором-летчиком пару лет, стал командиром звена, но был снят с летной работы прибывшим из ЦК ДОСААФ инспектором. Когда Зайцев приехал к Каманину вместе с Героем Советского Союза генералом А.Л. Кожевниковым, с которым был на фронте, Каманин подписал ходатайство и поручительство Кожевникова о восстановлении Зайцева на летной работе.
– У тебя совсем другое дело! Ты – прямо из тюрьмы! Езжай в Караганду, там организуется аэроклуб, может, возьмут. Придут бумаги – подпишу!
На такую поездку, за тысячи километров, у меня уже не было средств. С тяжелым грузом на сердце ушел я от Каманина. Все же через пару дней я опять отправился в Московский городской комитет ДОСААФ. Ошуркова я не застал и зашел в отдел кадров к полковнику Баясову, который был в курсе дел.
Мы долго беседовали, и Баясов высказал свое мнение:
– На летную работу тебя не возьмут! Никто не захочет подставлять за тебя свою голову! Советую поступить так: устраивайся на работу хоть куда! Затем иди в аэроклуб к Ефиму Михаленкову, который тебя знает, и оформляйся летчиком-спортсменом. Будешь летать без отрыва от производства! Спортсменов- летчиков разрешено набирать командованию аэроклубов, минуя городской комитет ДОСААФ! Летай спортсменом, поддерживай свое летное мастерство, а там видно будет!
С надеждой расстался я с этим доброжелательным человеком. Но появились другие барьеры. Куда только я ни обращался, на работу меня не принимали. Основную причину ставили – прописка в Коломне.
– Нельзя работать в Москве, проживая за сто километров, – говорили мне.
В отчаянном настроении побрел я опять в приемную Главного управления милиции, решил еще раз попытаться выяснить возможность прописаться в родной квартире в Москве. Дежурный капитан, признавший меня по прежним посещениям, с вниманием отнесся к моему положению:
– Скажу тебе, Веселовский, по секрету! Стокилометровая московская зона, запретная для таких, как ты, только так называется. На самом деле ее границы кое-где приближаются к Москве до пятидесяти километров – в зависимости от важности объектов производства.
– Так-то оно так! – заметил я. – Но надо же знать, где находится и по какой дороге это самое приближение»!
– Вот это тебе, Веселовский, я и хочу поведать! Записывай! Павелецкая железная дорога, станция Белые Столбы. Такие, как ты, там прописаны и работают в Москве!
В начале августа 1954 года я поехал в Белые Столбы. Раньше мне здесь бывать не приходилось. Прошелся по поселку и выбрал большой дом под красной железной крышей, по моим прикидкам, с немалой жилой площадью. Это вселяло надежду, что хозяин согласится предоставить прописку. Здесь проживала большая семья Григория Литвинова. Хозяина дома не оказалось, он работал на железной дороге в подвижном составе. В доме были хозяйка, сын, дочь и две маленькие внучки. Я объяснил цель визита и рассказал свою историю.
– Мне нужна только прописка. Буду оплачивать площадь, а проживать не буду.
Хозяйка не возражала, но без мужа решить вопрос не могла. В назначенный день я приехал вновь. К моей радости, все согласились «уважить» меня. Все формальности были соблюдены. Я выписался в Коломне и получил в паспорте штамп временной прописки в Белых Столбах.
Но недолго пришлось мне радоваться. Теперь отказ принять меня на работу мотивировался временной
