— Я их насчитал двадцать, а то и больше.
— Усташи из Илока?
— И немцы тоже, Бора.
Постепенно их злость сменилась тупой усталостью.
— А они тебя видели?
Чика Пера счел это оскорблением.
— Ну ладно, ладно, — извинился Бора. — Я ведь только спросил.
— Вопрос в том, — сказал Митя, — что нам теперь делать.
— Подождать здесь и посмотреть, что сделают они, черт побери,
— А тогда пойти в Илок. Ясно.
— Да нельзя этого, — перебил Чика Пера, переминаясь с ноги на ногу. — Они идут сюда.
И вновь их охватила злость.
— Так что же ты сразу не сказал?
— Да вы мне слова…
— И откуда ты знаешь?
— Да уж знаю. У Даринки ведь там родственник держит постоялый двор, так? И уж он-то знает, так? Он знает, Бора.
— Погоди-ка… Родственник Даринки в Логе? Это кто же? Бранко Михайлович с постоялого двора? Навозная куча! Жандармский прихвостень!
Чика Пера внимательно посмотрел на Бору и осторожно переступил границу крестьянских приличий:
— Ты и Бранко… Да ведь говорят, не спал он с твоей бабой.
— Это тут ни при чем, — взъярился Бора. Его крючковатый нос заблестел от пота. — Да пусть бы он ни одной бабы на Плаве Горе не пропустил! Плевать я хотел. Если они ничего лучше не нашла, так пусть их. Но он — жандармский прихвостень, и от тебя я такого не ждал!
Чика Пера прищурил морщинистые веки и посмотрел на Бору с некоторым пренебрежением.
— Может, и так, Бора. Но он в родстве с Даринкой. И он мне сказал. Он знает.
Митя спросил:
— Послушай, Бора, это верные сведения или нет? Бора пренебрежительно пожал плечами,
— Конечно, верные.
— Но он же сотрудничает с фашистами, этот человек в Логе? — не отступал Митя.
— А кто против этого спорит, товарищ? — вмешался Чика Пера.
— Крестьяне вы, одно слово.
И вновь ситуация стала абсурдной. Том спросил:
— Ну хорошо, а что нам все-таки делать? Корнуэлл сидел рядом и молчал, глядя в землю. И все молчали.
А потом постепенно выяснилось, что Чика Пера знает ответ на этот вопрос. В прошлом году ему и еще кое-кому из Нешковаца Слободан поручил вырыть две землянки на западной опушке леса.
— Вы таких землянок и не видели!
В одной из них было даже еще внутреннее убежище со входом в дальнем углу, чтобы его нельзя было забросать гранатами снаружи. Во время октябрьского наступления там укрывался Слободан со штабом.
— Ты думаешь, я этого не знаю? — возразил Бора. — Но нам туда нельзя идти.
— А почему?
— Потому что они уже заняты. Там должен быть западный связной. Я как раз хотел сказать, что надо будет завтра его найти.
— Нет его там! — объявил Чика Пера с нервным торжествующим смешком. — Мы на прошлой неделе посылали туда проверить, чтобы все для вас подготовить.
— И ничего нам не сказали, — проворчал Бора.
— Конечно, не сказали. Что же, по-твоему, крестьяне — совсем безответственные люди? Так велел Слободан. Никому не говорите, приказал он. И мы не говорили.
— А теперь ты сказал?
Маленькое узкое лицо Чики Перы сморщилось от беззвучного смеха в кулачок, как у клоуна.
— Теперь другое дело. Теперь там никого нет.
— А Кара?
— Кара ушел за Слободаном и отрядом. Говорят, в горы.
— Так ведь он должен был остаться?
— С чего это ты взял, Бора? — Чика Пера с ухмылкой наклонил голову набок. — Ты ведь всего не знаешь. Мы знаем кое-что, о чем тебе не известно. Кара ушел, потому что получил приказ уйти. Это мы от него узнали.
— Ах, от него? Так какого дьявола вы нам не сказали?
Но Чика Пера был уверен в своей правоте.
— Такой был приказ, сынок. Никому не говорите, сказал Кара. Так велел Слободан.
— Не верю.
— Дело твое. Вот увидишь Слободана, спроси у него. Спроси, что он сказал нам, крестьянам. Вы, крестьяне, сказал он, люди ответственные, вы знаете, что будет и почему. Так помалкивайте. Вот мы и помалкивали. А что? Мы же не фашисты.
— Ну ладно, — неохотно уступил Бора. — А только Бранко…
— Да хватит! — перебил Митя. — А что мы будем есть?
Бора сказал сурово:
— Чика Пера принесет нам еду.
Глава 11
Если бы не Марко, которому как будто стало хуже, чем вчера, Том, когда они вновь углубились в лес, чувствовал бы себя совсем хорошо. В нем опять проснулась надежда. Они медленно поднимались все выше, уходя от реки, и Том думал: ну, во всяком случае, Марко жив, а это уже что-то. Это очень много. И то, что идти в Илок за доктором нельзя, — это тоже было счастье, маленькое трусливое счастьице, но ощутимое, настоящее. Да и лес, молодой лес был куда более зеленым, чем дремучие леса на востоке. Тоненькие ясени и каштаны одевала молодая листва, и он крикнул об этом остальным, сам удивившись бодрости в своем голосе.
Бора не отозвался. Промолчал и Корнуэлл, который шагал рядом с Борой. Казалось, прошло уже много дней с тех пор, как Корнуэлл хоть что-то сказал, хоть одно-единственное слово.
Андраши, который шел впереди, спросил:
— Что вы сказали?
— Лес стоит совсем зеленый.
— Вы любите сельскую природу?
Он чуть не взвыл от смеха. Но Андраши не отступал:
— А как же эта война? Долго она будет продолжаться, как по-вашему?
Он был не в силах воспринять Андраши серьезно и сказал:
— Вечность и еще один день. Неожиданно для себя он добавил:
— Но мы доведем ее до конца.
Он подумал: «Черт, я говорю, как заправский политик», и сказал вслух:
— Я говорю, прямо как заправский политик.
— Во всяком случае, весьма категорично.
— Ну да вы-то будете в Лондоне, — возразил он с непонятной непоследовательностью. — Под бомбами. Воздушные налеты, взрывы. А мы… мы уютно устроимся здесь, в лесах. Так не лучше вам
