— И еще одно, — сказал Валландер. — Внимательно обследуйте ее запястья и щиколотки. Поищите следы наручников.
— Наручников?
— Да, наручников, — повторил Валландер.
Пока доставали тело, Бьёрк держался поодаль. Когда же труп положили на носилки и увезли на «скорой помощи» в больницу, он отвел Валландера в сторону и сказал:
— Мы должны сообщить ее мужу.
Мы, подумал Валландер. Ты имеешь в виду: я.
— Я возьму с собой пастора Туресона, — сказал он.
— Попробуй узнать, сколько времени ему понадобится, чтобы известить всех близких родственников, — продолжал Бьёрк. — Боюсь, мы не сумеем долго скрывать это от прессы. И вообще, я не понимаю, как вы могли отпустить этого ворюгу. Ведь он может прямиком пойти в любую вечернюю газету и за кругленькую сумму продать им свой рассказ.
Назидательный тон Бьёрка раздражал Валландера. Однако он не мог не признать, что такой риск существует.
— И правда глупо. Это я виноват.
— Я думал, его отпустил Сведберг, — сказал Бьёрк.
— Так и есть. Но виноват все равно я.
— Не злись, что я говорю об этом.
Валландер пожал плечами:
— Я злюсь на того, кто так обошелся с Луизой Окерблум. И с ее дочками. И с ее мужем.
Усадьбу оцепили, и криминалисты продолжили работу. Валландер сел в машину, позвонил пастору Туресону. Тот ответил почти незамедлительно. Валландер сказал ему все как есть. Пастор долго молчал, потом обещал ждать Валландера возле церкви.
— Он выдержит? — спросил комиссар.
— Он уповает на Господа, — ответил пастор Туресон.
Посмотрим, подумал Валландер. Посмотрим, достаточно ли этого.
Но вслух он не сказал ничего.
Пастор Туресон, склонив голову, стоял на улице.
По дороге в город Валландер никак не мог собраться с мыслями. Самое что ни на есть трудное в его работе — сообщить родственникам, что кто-то из их близких внезапно погиб. Что именно произошло — несчастный случай, самоубийство или преступление, — по сути, значения не имело. Важен был только сам факт смерти. И сколь бы осторожно и осмотрительно ты ни подбирал слова, они все равно останутся беспощадны. Последний посланец трагедии — вот кто ты такой, думал он. Ему вспомнилось, что говорил за несколько месяцев до своей смерти Рюдберг, его друг и коллега. Полицейским никогда не найти удачного способа сообщить о внезапной смерти. Поэтому мы обязаны и впредь выполнять эту миссию, ни в коем случае не перекладывая ее на других. Наверно, мы покрепче и видели много такого, чего никому бы видеть не стоило.
По дороге в город он размышлял и о том, что неотвязное беспокойство, ощущение какой-то совершенно неуловимой несообразности во всем этом дознании скоро непременно получит свое объяснение. Надо бы прямо спросить Сведберга и Мартинссона, нет ли у них такого же чувства. Есть ли вообще какая-то связь между отрубленным черным пальцем и исчезновением и смертью Луизы Окерблум? Или это просто игра непредсказуемых случайностей?
Впрочем, есть и третья возможность, думал он. Путаницу могли устроить нарочно.
Ну почему, почему ей вдруг пришлось умереть? Единственный мотив, какой мы пока нащупали, — это несчастная любовь. Но от несчастной любви до убийства очень далеко. Притом здесь действовали совершенно хладнокровно — спрятали машину в одном месте, а труп в другом.
По всей вероятности, мы до сих пор не нашли ни единого кусочка мозаики, ни единого камешка, который стоило перевернуть, думал Валландер. Что мы будем делать, если Стиг Густафсон окажется пустым номером?
Ему вспомнились наручники. И неизменная улыбка Луизы Окерблум. И счастливая семья, которой больше не существовало.
Но что дало трещину — образ? Или реальность?
Пастор Туресон сел в машину. В глазах у него стояли слезы. У Валландера тоже перехватило горло.
— Ее нет в живых, — сказал Валландер. — Мы нашли ее в заброшенной усадьбе в нескольких милях от Истада. Больше я пока не могу сообщить.
— Как она умерла?
Чуть помедлив, Валландер ответил:
— Ее застрелили.
— У меня есть еще вопрос. Не считая того, что я хотел бы знать, кто совершил это безумное убийство. Она очень страдала перед смертью?
— Пока не знаю, — ответил Валландер. — Но даже если б знал, все равно сказал бы ее мужу, что смерть была скорая и потому безболезненная.
Валландер затормозил перед домом Окерблумов. Перед встречей с пастором он заехал в управление и пересел в собственную машину. Ему не хотелось ехать на патрульной.
Роберт Окерблум открыл сразу, едва они позвонили в дверь. Он нас видел, подумал Валландер. Как только услыхал мотор, сразу побежал к окну посмотреть, кто это.
Окерблум провел их в гостиную. Комиссар прислушался. Девочек, кажется, дома нет.
— Как это ни прискорбно, я вынужден сообщить, что ваша жена умерла. Мы нашли ее в заброшенной усадьбе в нескольких милях от города. Ее убили.
С каменным лицом Роберт Окерблум смотрел на него. Словно ожидал продолжения.
— Мне очень жаль, но я должен сказать всю правду. И еще, мне придется просить вас опознать тело. Не обязательно сегодня, время терпит. И мы не будем возражать, если это сделает пастор Туресон.
Роберт Окерблум по-прежнему неподвижно смотрел на него.
— Ваши дочери дома? — осторожно спросил Валландер. — Для них это ужасное испытание.
Он умоляюще посмотрел на пастора Туресона.
— Нам будет помощь, — сказал тот.
— Спасибо, что сообщили мне, — неожиданно проговорил Роберт Окерблум. — Неизвестность так мучительна.
— Я очень вам соболезную, — сказал Валландер. — Все наши сотрудники надеялись на благополучный исход.
— Кто это сделал? — спросил Роберт Окерблум.
— Мы не знаем, — ответил комиссар. — Но будем работать до тех пор, пока не найдем убийцу.
— Вам его не найти, — сказал Роберт Окерблум.
Валландер вопросительно взглянул на него:
— Почему вы так считаете?
— Никто не мог желать смерти Луизы. Как же вы тогда найдете виновного?
Комиссар молчал, не зная, что сказать. Роберт Окерблум угодил в самое больное место.
Немного погодя Валландер поднялся. Туресон проводил его в переднюю.
— В вашем распоряжении несколько часов, чтобы известить ближайших родственников, — сказал комиссар. — Свяжитесь со мной, если не получится. Мы не сможем умалчивать об этом до бесконечности.
— Я понимаю, — сказал пастор и, понизив голос, добавил: — Стиг Густафсон?
— Ищем. Только неизвестно, он ли это.
— А другие зацепки у вас есть? — спросил Туресон.
— Возможно. Но увы, я не вправе говорить об этом.
