Схееперса: — Вы еще молоды. Но именно теперь будущее страны зависит от двух стариков — Манделы и меня. Поэтому лучше бы нам обоим пока что остаться в живых.
— Может, стоит увеличить Нельсону Манделе личную охрану? — спросил Схееперс.
— Нельсон Мандела — человек особенный, — ответил де Клерк. — Он не слишком жалует телохранителей. Не в пример другим крупным деятелям. Вспомнить хотя бы де Голля. Поэтому действовать нужно чрезвычайно деликатно. Но я, конечно, распорядился, чтобы охрану усилили. Только ему об этом знать не надо.
Аудиенция закончилась.
— Два дня, — повторил де Клерк. — Не больше.
Схееперс встал и поклонился.
— И еще одно, — сказал де Клерк. — Не забывайте, что случилось с ван Хеерденом. Будьте осторожны.
Уже выйдя из канцелярии, Георг Схееперс осознал, что сказал президент де Клерк. Незримые глаза наблюдали и за ним. В холодном поту он сёл за руль и поехал домой.
И снова ему вспомнилась львица, почти белая в холодном и ясном свете луны.
24
Смерть всегда представлялась Курту Валландеру черной.
Теперь, стоя в тумане на берегу, он вдруг понял, что смерть равнодушна к краскам. Здесь она белая. Туман окутывал его со всех сторон, он лишь смутно улавливал плеск волн о берег, но главным был именно туман, который усиливал ощущение, что идти некуда.
Когда он стоял там, наверху, на полигоне, в окружении невидимых овец и все вдруг кончилось, в голове не было ни одной четкой мысли. Он знал, что Виктор Мабаша мертв, что сам он тоже убил человека и что Коноваленко опять скрылся, утонул в кромешной белизне. Сведберг и Мартинссон вынырнули из тумана как собственные бледные призраки. На их лицах он прочел тот же ужас, что обуревал его самого: ведь кругом мертвецы. Хотелось и бежать куда глаза глядят, чтобы никогда не возвращаться, и броситься в погоню за Коноваленко. Те минуты запомнились ему как бы со стороны, будто он не имел к ним прямого касательства. Там был другой Валландер, и этот другой Валландер размахивал оружием. Не он, а тот, кто волей случая им завладел. Только когда велел Мартинссону и Сведбергу не вмешиваться, а потом, оскальзываясь, спустился вниз по склону и очутился один в тумане, он стал мало-помалу осознавать, что произошло. Виктор Мабаша мертв, убит выстрелом в лоб, как Луиза Окерблум. Толстяк дернулся и вскинул руки. Он тоже мертв, застрелен им, Валландером.
Из горла вырвался крик — одинокий человеческий вопль среди тумана. Возврата нет, думал он в отчаянии. Я пропаду в этом тумане, как в пустыне. Когда он рассеется, меня уже не будет.
Он попытался собрать крохи рассудка, которые, кажется, еще сохранились. Вернись, думал он. Ступай назад, к убитым. Там твои коллеги. Сообща вы найдете Коноваленко.
Потом Валландер зашагал прочь. Не мог он повернуть обратно. Если он еще что-то должен, так это искать Коноваленко, при необходимости убить его, но лучше схватить и передать Бьёрку. После этого он будет спать, а когда проснется, кошмар уйдет. Нет, неправда. Кошмар останется. Застрелив Рыкова, он совершил поступок, от которого не избавится никогда. Значит, в любом случае надо искать Коноваленко. И он смутно угадывал, что уже сейчас ищет способ искупить смерть Рыкова.
Коноваленко где-то здесь, в тумане. Может быть, совсем рядом. От бессилия Валландер наугад выстрелил в белизну, словно пытаясь разорвать туман. Отвел со лба потные, липкие волосы. Рука окрасилась кровью. Должно быть, поранился, когда выстрел Рыкова разнес стекла на Мариягатан. Он посмотрел на себя — одежда в крови. Кровь капала на песок. Он стоял неподвижно, ждал, когда успокоится дыхание. Потом двинулся дальше. По следам Коноваленко на песке. Пистолет сунул за пояс. Дробовик снял с предохранителя и держал наготове, обеими руками на уровне бедра. По следам он догадался, что Коноваленко спешил, чуть ли не бежал. Он тоже ускорил шаг, шел по следу, как собака. Плотный туман внезапно вызвал у него ощущение, будто он стоит на месте, а песок движется. Одновременно он увидел, что Коноваленко останавливался, — должно быть, огляделся, а потом сменил направление. След вел теперь назад, вверх по склону. Как только Коноваленко выйдет на траву, след уже не различишь, подумал Валландер. Вскарабкавшись на косогор, он сообразил, что находится на восточной оконечности стрельбища. Остановился и прислушался. Далеко позади завыла, удаляясь, сирена. Потом совсем рядом заблеяли овцы. И опять тишина. Он пошел вдоль забора на север. Ведь забор был единственным ориентиром. В любую минуту из тумана может вынырнуть Коноваленко. Валландер попытался представить себе, как это — получить пулю в голову. Но не смог. Сейчас смысл его жизни заключался в том, чтобы идти вдоль забора, и все. Где-то затаился Коноваленко, с оружием в руках, начеку, и убить он намерен именно его, Валландера.
Когда Валландер вышел к шоссе на Сандхаммарен, вокруг по-прежнему был только туман. За дорогой вроде бы маячил силуэт лошади, неподвижной, настороженной.
Он помочился прямо посреди шоссе. Услышал, как поодаль, по дороге на Кристианстад, проехала автомашина.
Он зашагал в сторону Косеберги. Коноваленко исчез. Опять скрылся. Валландер шел куда глаза глядят. Легче идти, чем стоять. Как было бы замечательно, если б из этой белизны ему навстречу вышла Байба Лиепа! Но там никого не было. Только он сам и сырой асфальт.
Возле старой сломанной доильной скамейки стоял велосипед. Замка на нем не было, и Валландер решил, что велосипед оставлен специально для него. Закрепил дробовик на багажнике и покатил дальше. При первой же возможности свернул с асфальта на щебеночный проселок, каких здесь, на равнине, было великое множество. По этим проселкам он в конце концов добрался до отцовского дома. В окнах темно, только одинокая лампочка горит над крыльцом. Он постоял, прислушиваясь. Потом, осторожно ступая по гравию, прошел за дом, спрятал велосипед на задворках. Он знал, что запасной ключ отец хранит в старом цветочном горшке, у лестницы в подвал. Отпер отцовскую студию; там был чуланчик без окон, где отец держал краски и старые холсты. Закрыв за собой дверь, Валландер включил лампу. Электрический свет удивил его. Он словно ожидал, что и здесь будет сплошной туман. Подошел к умывальнику, холодной водой кое-как смыл кровь с лица. Взглянув на свое отражение в потрескавшемся зеркале на стене, он не узнал собственных глаз. Широко раскрытые, в красных прожилках, испуганно бегающие. На грязной, электроплитке он сварил кофе. Было четыре утра. Отец встает в половине шестого. К этому времени необходимо уйти. Сейчас нужно прежде всего найти убежище, скрыться. Разные варианты, одинаково немыслимые, мелькали в голове. Но в конце концов он сообразил, что делать. Допил кофе, вышел из студии, пересек двор и, стараясь не шуметь, отпер дверь дома. В ноздри ударил затхлый стариковский запах. Валландер прислушался. Тишина. Осторожно прошел на кухню, где стоял телефон, и затворил за собой дверь. К собственному удивлению, он помнил номер. Взялся за трубку, прикинул, что скажет, и набрал номер.
Стен Виден ответил почти сразу же. По голосу Валландер понял, что не разбудил его. Лошадники встают рано, подумал он.
— Стен? Это Курт Валландер.
Когда-то они были очень близкими друзьями, и Валландер знал, что Стен не выкажет удивления.
— Слышу, — отозвался он. — Что это ты в такую рань звонишь?
— Мне нужна твоя помощь.
Стен Виден ничего не сказал. Ждал продолжения.
— Встретимся на сандхаммаренском шоссе. Бери машину и приезжай. Мне нужно ненадолго где- нибудь укрыться. Хотя бы на несколько часов.
— Где встретимся? — спросил Стен Виден и закашлялся.
По-прежнему курит свои крепкие сигарки, подумал Валландер.
— Я буду ждать у съезда на Косебергу, — сказал он. — Какая у тебя машина?
— Старый «дуэт».
