Пока президент говорил, Бенджамин неторопливо перелистывал бумаги. Джефферсон Дэвис извлек ворох газетных вырезок.
– С Севера. Они там распустили хвосты, как павлины, раздувшись от гордости по поводу пленения Мейсона и Слайделла. Пусть себе бахвалятся. Я начинаю подозревать, что тут украдкой вмешалось само провидение, и провозглашаю, что, сидя в темнице янки, эти двое джентльменов делают для Конфедерации куда больше, чем могли бы сделать в Европе. Британцы прямо вне себя из-за столь вопиющего вторжения на их территорию. Полагаю, в данный момент все тамошние верфи до единой строят для нас либо контрабандные суда, либо рейдеры. А самое восхитительное здесь то, что янки сами накликали на себя беду. Как бы ни старались мы сами, нам не удалось бы так поспособствовать успеху.
– Согласен, господин президент, решительно согласен. Наши послы в Бостоне отлично справляются со своим делом. Давайте же возблагодарим Господа и помолимся, дабы они оставались в темнице, пока британцы будут распаляться все более и более. Их следует восславить за прозорливость, побудившую отдаться в руки янки.
Лорд Пальмерстон сидел в глубоком кресле перед камином, наслаждаясь теплом рдеющих углей. Его вытянутая правая нога покоилась на груде подушек, вокруг закрытых глаз залегли морщинки боли. Услышав, как дворецкий объявил о приходе лорда Джона Рассела, Пальмерстон открыл глаза.
– А, Джон, входите! Налейте себе портвейна – и мне тоже, пожалуйста. Будьте так добры, большой бокал. – Пригубив вина, он почмокал губами, потом поморщился и указал на вытянутую ногу. – Подагра. Досаждает адски, прямо-таки смертно. Терзает, как пламя адово. Наши шарлатаны-лекари просто бессильны. Я пью все их гадкие снадобья, но это ни капельки не помогает. Они пытаются взвалить всю вину на портвейн, вот ведь чушь какая. А на самом деле портвейн – единственное, что помогает хотя бы капельку. Впрочем, довольно об этом. Перейдем к вещам более важным. Вы должны мне все поведать. Как прошло во дворце?
– Отлично. Ее Величество согласилась, что мы должны принять все меры для усиления нажима на американцев, даже прежде того, как им представится возможность ответить на наш ультиматум. С прискорбием сообщаю, что дела принца Альберта весьма плохи. Теперь врачи уверены, что его бронхит куда более опасен, нежели они ранее полагали. Считают, что у него налицо все симптомы тифозной горячки.
– Скажите пожалуйста! Но ведь он не был на юге, даже Лондон не покидал.
– В том не было нужды. Вам же ведомо, как смердит канализация в Виндзорском замке. Клоака! В ее недрах может таиться что угодно. Никто и пальцем не пошевелил, чтобы улучшить тамошние клозеты и стоки. Из старой канализации возносятся пагубные испарения; из-за смрада выгребных ям иные части замка почти непригодны для обитания. Я удивлен, что эти миазмы не свалили с ног больше никого.
– Несчастный Альберт, бедный человек!
– Если от его болезни и есть какой-то прок, то это монарший гнев. Королева считает, что силы его были и без того подорваны и не следовало ему браться за наш ультиматум. Она однозначно уверена, что он отдал свои силы за нашу страну, боится, что может – о, ужасная мысль! – даже отдать свою жизнь. И во всем, во всем она винит американцев. К каким бы мерам мы ни прибегли, она не сочтет их чересчур жесткими.
– Какая чудесная женщина – и настоящий дракон, восставший на защиту Святого Георгия. Что же мы предпримем первым делом?
– Первым делом продемонстрируем янки непреклонность воли.
– Непреклоннее каковой не сыскать.
– Пересмотрим свое решение соблюдать нейтралитет в отношении снабжения боеприпасами обеих воюющих сторон. Можем объявить эмбарго на поставки Северу селитры – одного из главных ингредиентов пороха.
– Замечательное начало. А если мы хотим сделать все должным образом, то запретим еще и поставки боеприпасов и прочего военного снаряжения. Надо ударить их по больному месту.
– А заодно приготовиться побряцать перед ними сталью. Прямо сегодня в Канаду отплыли два военных транспортных корабля. Мне говорили, зрелище было весьма воодушевляющее, оркестры играли сперва «Британские гренадеры», а затем «Дикси».[7] Но возникла и небольшая заминка. Как вы помните, мы отрядили для отправки в Канаду еще один полк и артиллерийскую батарею.
– Помню, – нахмурился Пальмерстон. – Но я полагал, что в настоящее время они в море или уже прибыли в упомянутую провинцию.
– Они все еще в казармах. Канадцы заявляют, будто не располагают ни квартирами, ни палатками для них…
– Чушь! Это закаленные войска, способные жить и сражаться в самой неблагоприятной обстановке. Издайте приказ об их немедленной отправке. Кроме того, я предлагаю не дожидаться военного флота с их транспортом. Я буквально наяву слышу их аргументацию в пользу отсрочки. Наймите кюнардовский[8] пароход. Какова численность наших регулярных войск в Канаде?
– Боюсь, в настоящий момент там расквартировано всего пять тысяч человек.
– Так дальше нельзя. Видит Бог, надо было покончить с этими колонистами еще в тысяча восемьсот четырнадцатом. У нас были силы для этого. Мы ведь сожгли их города Буффало и Вашингтон, не так ли? Мы бы победили, если б не французы. Что ж, после драки кулаками и всякое такое… Каково наше нынешнее положение на море? Как обстоят дела с флотом, находящимся у берегов Северной Америки?
– Вполне адекватно, значительно более тридцати судов. Три линкора, а также фрегаты и корветы.
– Хорошо, но недостаточно. Американцы должны узреть, что мы никоим образом не шутим. Оба южных посланника должны быть отпущены, извинения должны быть принесены. В своих требованиях мы непреклонны. Сейчас, когда за нашей спиной стоит вся страна, мы не можем выказать ни слабости, ни робости. Какое сегодня число?
– Двадцать первое декабря.
– Как раз сегодня лорд Лайонс должен предъявить наш ультиматум американцам. Событие, несомненно, исключительно достопамятное. А сейчас еще немного портвейна, будьте любезны.
…Лорд Лайонс ненавидел вашингтонскую погоду – тропическая жара и влажность летом, арктический мороз зимой. Карета скользила по снежной слякоти, то и дело подскакивая и встряхивая его, как горошину в стручке. В конце концов доехав до дома, он выбрался из кареты, поспешно протопал через мокрый снег и вошел в холл, с шумом захлопнув дверь за собой. Приняв у него выбеленное снегом пальто, слуга распахнул дверь в кабинет, где в камине уютно потрескивал огонь.
– Уильям! – позвал Лайонс, согрев руки перед огнем. В комнату беззвучно скользнул секретарь. – Возьми бумагу и чернила. Я встречался с американцами и должен незамедлительно написать отчет лорду Пальмерстону. Утро было просто ужасным. Этот Сьюард хладнокровен прямо-таки как рыба. Прочел нашу ноту и даже бровью не повел при виде требований и приказаний, содержащихся в ней. Ухитрился даже напустить на себя скучающий вид, когда я сказал ему, что мы должны получить ответ в течение недели. Я уверил его, что если наши требования не будут удовлетворены, я изыму свой паспорт и вернусь в Британию. В ответ он улыбнулся, будто эта идея его восхитила!
Секретарь лишь понимающе кивнул, зная, что он всего лишь свидетель, а не участник беседы.
Лайонс – невысокий, полный, наделенный вкрадчивыми манерами, характерными для человека себе на уме, – расхаживал взад-вперед перед камином, тщательно подыскивая слова. Уильям молча занес гусиное перо над бумагой.
– Обычные выражения почтения, сами знаете. Далее: ваши требования об освобождении эмиссаров Конфедерации, господ Мейсона и Слайделла, вручены мной сегодня государственному секретарю Сьюарду. Я убежден, что если мы воздержимся и на сей раз, не преподав нашим здешним друзьям доброго урока, то в ближайшее время столкнемся с тем же самым затруднением. Как только они прочтут упомянутый ультиматум, неправедность их действий станет для них очевидной. Необходимость либо сдаться, либо вступить в войну подействует на них весьма благотворно. Хотя, вынужден отметить, встречены наши требования были весьма холодно.
Тишину в комнате нарушали потрескивание дров в камине да негромкий скрип пера по бумаге. Внезапно Лайонса пробрал мороз, и он снова поднес руки к теплу. Неужели будет война? Неужели в конце концов дойдет и до этого?
