вторую войну.
– Да нет никакого риска! – выкрикнул министр юстиции Бэйтс. – Даже пустоголовые британцы не так глупы, чтобы затеять войну по столь ничтожному поводу. Им не причинили никакого ущерба, они не понесли никаких потерь. Тут замешано всего лишь их уязвленное самолюбие. В 1812 году мы вступили в войну, потому что правда была на нашей стороне. Они останавливали наши корабли и силой вербовали наших моряков в свой флот. И хотя мы были горько удручены, все равно не рвались разжечь войну, а, наоборот, старались уклониться от нее. Мы терпеливо сносили унижения снова и снова и не объявляли войну, пока не осталось иной альтернативы, иного выбора. Теперь же мы имеем дело с куда менее значительным инцидентом – остановлен всего лишь один корабль, захвачено два врага нашей страны, а корабль отпущен. Это буря в стакане воды, со временем она утихнет, как утихает любой шторм, каким бы неистовым он ни был. Просто не может быть, чтобы подобный инцидент повлек войну с Британией. Сие невозможно!
– Совершенно с вами согласен, – подхватил Гидеон Уэллс. – Как министр военного флота, я был обязан захватить этих предателей, прежде чем они нанесут урон нашей стране. Действуя согласно лучшим традициям нашего флота, капитан Уилкс именно так и поступил. Американский народ считает его героем и венчает его славой. Неужели мы повергнем их ликование в пучину, обратим во прах по приказанию иноземной державы? Неужели мы уступим под напором угроз и команд, отдаваемых нашему суверенному государству посторонними? Неужели мы предадим труды этого великого моряка, свершенные им во имя родной страны? Общественность и газеты не допустят такого. Я заявляю, что мы не должны, не можем и не будем!
– Я бы пошел даже дальше, – вставил Сьюард. – Как госсекретарь, я давно поговаривал о возможности отвлекающей войны с иноземной державой, войны с внешним противником во имя воссоединения расколотой нации. А сейчас подобная война сама идет к нам в руки, и будет неумно упускать такую возможность.
– Как вам известно, я никогда не разделял вашего мнения на сей счет, – тряхнул головой Линкольн. – Даже рассмотрев подобную возможность, я нахожу, что вступление в войну с мелкой центральноамериканской страной весьма и весьма отличается от войны, навязанной могущественной державой, за спиной которой стоит империя, подмявшая под себя весь мир. Мы должны найти более основательные доводы, чем этот, если хотим остановить разгорающееся пламя ненависти.
Гневный ропот министров вознесся до крика, зато Линкольн погрузился в молчание, выслушивая все сказанное, пока не постиг аргументы обеих сторон в мельчайших подробностях, и лишь потом заговорил:
– Джентльмены, с сожалением извещаю, что мы застряли в мертвой точке. Если сейчас поставить вопрос на голосование, то, по моим наблюдениям, голоса разделятся примерно поровну. Однако мы должны быть в своем решении едины. Посему я предлагаю компромисс. Мы пошлем письмо британцам о том, что не поддаемся на угрозы. Мы заявим, что понимаем их позицию и уважаем ее. Быть может, мы освободим этих людей, позволив им продолжить путешествие, но лишь в том случае, если угрозы и приказания будут изъяты. Мы предложим, чтобы лорд Пальмерстон встретился с Чарльзом Адамсом, нашим многоуважаемым посланником в Лондоне, дабы постараться совместно прийти к соглашению на словах. Поступив подобным образом, мы не уроним лица и продемонстрируем свое миролюбие. Что вы скажете на это предложение?
Снова поднялся шум, и Камерон поспешил высказаться, пока его не заглушили:
– Лично я – «за». Копия нашего послания как можно скорее должна быть отправлена Адамсу вместе с различными наметками и предложениями, которые мы тут выработаем. Война будет предотвращена, а честь спасена. Давайте единогласно примем это предложение, а затем вернемся к нашим близким, чтобы провести с ними священнейший из семейных праздников.
Один за другим сомневающиеся поддались на убеждения, придя к взаимоприемлемому соглашению.
– На сегодня работа закончена, – Линкольн улыбнулся впервые за день. – Хей и Николай напишут все документы и завтра утром представят нам для одобрения. Не сомневаюсь, что этот компромисс удовлетворит все заинтересованные стороны.
Лорд Лайонс, британский посланник в американской столице, испепелял послание взглядом, не чувствуя ни малейшего удовлетворения. Он стоял у окна, в гневе взирая на промороженный, отвратительный пейзаж, укрытый снегом, все сыплющимся и сыплющимся с небес. Разве это ответ?! Ни рыба ни мясо. Ультиматум не принят и не отвергнут. Вместо этого предлагается третий, весьма сомнительный путь. Однако изъять свой паспорт, как приказано, Лайонс не может, поскольку требования не отвергнуты с ходу. Вопрос все еще далек от окончательного разрешения. Придется передать этот ответ лорду Пальмерстону; Лайонс заранее догадывался, в какой гнев тот впадет. Лайонс звонком вызвал слугу.
– Соберите мои вещи для морского путешествия.
– Если помните, сэр, вы уже просили меня сделать это несколько дней назад.
– Разве? Клянусь Юпитером, пожалуй, вы правы. А не просил ли я вас заодно проследить за рейсами кораблей?
– Совершенно верно, сэр. Имеется бельгийский барк «Мария Челеста», сейчас принимающий груз в Балтиморском порту. Отбывает в Брюгге через два дня.
– Отлично. Утром же выезжаю в Балтимор. Организуйте поездку.
Надо вернуться в Лондон незамедлительно, другого выбора нет. Зато утешает тот факт, что можно вырваться из этой захолустной столицы и хотя бы недолго пожить в безмятежном городе, в сердце самой могучей империи на земле. В городе, чей крутой нрав придется испытать на себе этим дикарям, если они будут упорствовать в своей непокорности.
Лорд Лайонс был прав по крайней мере по поводу погоды в Британии. В этот самый декабрьский день над Лондоном безмятежно сияло солнышко, пусть тускло и водянисто, но все-таки сияло. Чарльз Фрэнсис Адамс, посол Соединенных Штатов при дворе святого Якова, радовался возможности выйти из дома, прочь от бесконечной бумажной работы и дымных каминов. Должно быть, прислуга обитателей Мэйфер встала ни свет ни заря, чтобы подмести и вымыть тротуары, так что шагать было одно удовольствие. Свернув с Брук-стрит на Гросвенор-сквайр, Адамс взошел по знакомой лестнице на крыльцо дома номер два и легонько постучал в дверь рукояткой тросточки. Открывший ему слуга ввел Адамса в великолепно обставленную гостиную, где его уже дожидался друг.
– Чарльз, как любезно было с твоей стороны принять приглашение!
– Приглашение отобедать с тобой, Эмори, для меня было как луч света с пасмурных небес.
Они были близкими друзьями, являя собой маленькую частичку американской общины в Лондоне. Эмори Кэбот – бостонский купец, сделавший свое состояние на торговле с Англией. В этот город он приехал еще юношей, чтобы представлять семейное дело, и это временное положение стало постоянным, когда он женился здесь на девушке из семейства видных бирмингемских фабрикантов. Ныне, увы, жена его скончалась, дети разлетелись из родимого гнезда. Но Лондон стал для Кэбота родиной, а Бостон превратился в дальний уголок мира. Теперь, когда ему перевалило за восемьдесят, Эмори приглядывал за делом лишь вполглаза, предоставляя тяжелую работу другим. А сам изрядную часть внимания уделял висту и прочим цивильным развлечениям.
Пока друзья праздно болтали, слуги принесли трубки и подогретый эль. И лишь когда дверь за ними закрылась, лицо Кэбота омрачилось тревогой.
– Нет ли новостей о кризисе?
– Никаких. Мне ведомо, что на родине газеты и общественное мнение по-прежнему весьма непреклонны на сей счет. Предатели находятся в наших руках и должны в них оставаться. Освобождение их просто немыслимо. Вашингтон пока ни словом не отозвался на меморандум касательно «Трента». Мои руки связаны, я ничего не могу предпринять по собственной воле, а инструкции мне не предоставили. И все-таки этот кризис следует предотвратить.
– Целиком и полностью согласен, – вздохнул Кэбот. – Но удастся ли? Наши соплеменники пылают негодованием, но, как вам прекрасно известно, в Лондоне дела обстоят ничуть не лучше. Люди, с которыми я дружил много лет, отказывают мне в приеме, а при встрече напускают на себя непроницаемый вид. Знаете, что я вам скажу? Ситуация такова, будто война 1812 года разыгрывается сызнова. Я и тогда был
