испытанию. Сейчас он находится в остром противоречии, из-за которого вы и воюете, с истинным определением собственности. Я заявляю вам, что человеческие существа не могут быть собственностью. Законы и установления Европы все еще отражают ее кровопролитное феодальное прошлое, а не дух реформ. Только в Америке может быть проведен этот жизненно важный эксперимент. Я полагаю, что социальное поведение может быть изменено, и вы должны непременно верить в это, иначе не воевали бы за свободу.
– Свобода для Юга совсем не то же самое, что свобода для Севера, – возразил Линкольн.
– Ах, как раз напротив! Вы, конечно, говорите о рабстве. Но мы должны взглянуть на экономические показатели. Рабство – это общественный институт, пошедший на спад с 1860 года, а рабство и хлопок могут процветать, когда земля дешева и плодородна. Цены на хлопок снижаются, и земля понемногу истощается. Разве это не так, мистер Дэвис?
– К несчастью, так. Перед войной цены на рабов упали, и многие мои знакомые плантаторы обнаружили, что держать много рабов – обуза.
– Сие есть слова, начертанные на стене невидимой рукой. Несмотря на весь этот фурор, никогда не было ни малейшей возможности, что рабство распространится на запад: земля там не подходит для этого. Рабство – обременительная и дорогая система и может давать доходы только до тех пор, пока имеется масса богатой, плодородной земли и мир дает хорошую цену за продукты грубого труда. Полагаю, эта возможность исчерпалась. С тех пор как началась блокада южных берегов, мир искал иные источники хлопка в таких странах, как Египет и Индия.
– Но рабство не прекратится оттого, что мы скажем ему об этом, – вставил Линкольн.
– Тогда мы должны создать ситуацию, когда оно более не понадобится. Вы сейчас вступили в войну против империи. Скоро она перерастет в экономическую, и вы должны взглянуть на свои ресурсы. Эта страна благословенна всеми натуральными ресурсами, которые вам нужны, и их надо пускать в ход. Юг должен стать таким же индустриальным, как и Север, чтобы производить материалы для мира и войны.
– А рабы? – поинтересовался Дэвис.
– Рабов больше быть не должно, – твердо ответил Милл. – Но плантаторам следует заплатить за освобожденных рабов. Это небольшие затраты по сравнению с затратами на продолжение сражений, менее чем половина стоимости дня войны полностью окупит освобождение рабов в Делаваре. Стоимость восьмидесяти семи дней войны освободит всех рабов в пограничных штатах и округе Колумбия. Рабство не исчезнет за одну ночь, но первые шаги все-таки следует предпринять. И одним из этих шагов должен быть закон о том, что более никто не может рождаться рабом.
– Что-то я не понял, – встрепенулся Линкольн; Дэвис тоже выглядел озадаченным.
– Именно так. Вы, джентльмены, должны позаботиться о принятии закона, согласно которому дети, рожденные от рабов, свободны. Таким образом, в течение одного поколения институт рабства прекратит свое существование. Первым делом должен быть распространен билль, объявляющий об этой перемене и приказывающий принять ее до тех пор, пока не будут приняты поправки к Конституции.
– Не нравится мне это, мистер Милл, – покачал головой Дэвис. – Ни в малейшей степени. Сделать это будет нелегко, а люди на Юге на такое не пойдут. И, откровенно говоря, я и сам это не очень-то одобряю. Вы просите людей Юга все переменить, изменить образ жизни и все, во что они верят. Это несправедливо и неприемлемо. Но какие жертвы понесет Север?
– Жертвы, – Линкольн устало покачал головой. – Мы принесли кровавые жертвы, как и ваш народ. Десятки тысяч убитых, земля этого края напоена кровью. И если бы был иной путь, я бы с радостью устремился по нему. Но иного пути не было. Мы должны говорить не о том образе жизни, который утрачиваем, а о том, который обретаем. Страна снова объединена. Богатая, трудолюбивая страна, где в рабстве не будет нужды. Джефферсон, я вас молю. Не позволяйте этой возможности ускользнуть из-за вашей потребности держать других людей в качестве собственности.
– Президент говорит правду, – подхватил Милл. – Я понимаю, что вам будет трудно, но вы должны. Вам это по силам, и вы это сделаете.
Причесав волосы пятерней, Линкольн кивнул.
– Как сказала одна дама, когда взялась съесть целый арбуз: «Не знаю, по силам ли мне это, но я уж постараюсь».
Дэвис поколебался, затем мрачно кивнул в знак согласия.
– Ради всех нас, я попытаюсь. Когда мистер Милл объясняет, все это начинает обретать какой-то смысл, но останется ли это таким же очевидным, когда я вернусь на свою плантацию? Где я найду слова, чтобы объяснить, что будет дальше, когда буду толковать с остальными плантаторами?
– Я дам вам эти слова, мистер Дэвис, – промолвил Милл. – Здесь есть прозрачная ясность построения, и, как только она будет постигнута, ему поверят.
– Уповаю, что вы сможете сделать это, – подытожил Линкольн. – Мы последуем этим курсом и в то же самое время не будем забывать, что должны при этом еще и выиграть войну.
Некоторые из американских полков маршировали на север вдоль долины Гудзона, а их обозы тащились по пыльным дорогам следом. Другие ехали воинскими эшелонами с дальнего юга и дальнего запада. Кавалеристы держались вдоль флангов, их измученные изнурительным путешествием лошади трусили рысцой, повесив головы. И они все продвигались вперед – река синих мундиров, поток серых. Угрюмо целенаправленные, непоколебимые в своей решимости. Захватчики должны быть отброшены, изгнаны из пределов Соединенных Штатов.
В тени дубравы установили козлы, на которые уложили доски и расстелили карты. Генерал армии, верховный главнокомандующий, генерал Уильям Тикамси Шерман оглядел собравшихся офицеров и кивнул в знак приветствия.
– Я чувствую, что снова нахожусь в кругу друзей, и искренне надеюсь, что все вы разделяете это чувство.
В ответ все закивали и заулыбались.
– Словно мы опять вернулись в Вест-Пойнт, – заметил генерал Роберт Э. Ли.
– Я согласен, – подхватил генерал Улисс С. Грант. – И мне очень приятно сознавать, что мои однокашники-кадеты сражаются на моей стороне, а не против меня.
– Именно ради сражения мы и собрались. Чтобы сразиться и победить, – Шерман коснулся указательным пальцем карты, и офицеры склонились над ней. – Генерал Грант, вы продолжаете удерживать этот рубеж, как до сих пор. Когда прибудут ваши подкрепления?
– Самое позднее – к рассвету. Как только свежие полки займут позиции, я отведу ветеранов в тыл. Они понесли тяжелые потери.
– Отлично, с подкреплениями вы сохраните прежние силы. Вы не должны столкнуться с какими-либо трудностями при отражении любой атаки. Но пока что вы будете удерживать позиции, не продвигаясь вперед. Вступительная атака за вами, генерал Ли. Ваши войска обойдут их с левого фланга, вот здесь, и углубятся в тыл, чтобы нанести врагу самый могучий удар, какой вам удастся. Теперь у нас достаточно орудий, чтобы накрыть их артиллерийским огнем. Когда обстрел прекратится, выйдете на арену вы. Британцы будут вынуждены принять удар вашей армии с запада. Армия Гранта окопалась вот здесь, к северу от них, а к востоку река. С этой стороны им мира не найти, потому что нынче ночью прибудет флотилия броненосцев. Их орудия будут участвовать в артобстреле. Когда вы нанесете удар, англичане будут вынуждены отойти или будут разбиты. И в ту же минуту, когда они начнут отступление, войска генерала Гранта тоже перейдут в атаку.
Роберт Э. Ли мрачно усмехнулся, взмахнув ладонью над картой.
– Итак, мы ударим их
Улисс С. Грант угрюмо кивнул в знак согласия.
– Мы слишком долго простояли в обороне, джентльмены, и она становится ужасно утомительной. Я с восторгом наконец перейду к решительным действиям. – Он откусил кончик длинной черной сигары, чиркнул спичкой, прикурил и выдохнул облако дыма в сторону дубовой листвы над головой. – Мы выкурим их и атакуем, а затем атакуем еще раз. Очень немногие сумеют вернуться в Канаду, если мы сделаем это
