детективную историю по мотивам новозаветных преданий. И что с того?.. Но ведь хочется, чтобы она помогла! А все потому, что он боится вставать в общую колею – пробиваться, получать отписки рецензентов… Да пока еще доберешься до рецензентов! Кто такой? Откуда? Кандидат наук? Иди, занимайся науками. Пиши заметки в многотиражку, раз зудит. И ведь все у него так, все! Не хочет докторскую выстрадать, большой зарплаты добиться, лабораторию получить, отдел получить, на «Жигули» накопить, на дачу, на кооперативную квартиру в Чертанове – рыжье с Димоном добывает. Хочет, чтобы сразу в дамки. Чтобы – раз и все…
«…это предположение недостаточно объясняет причины сравнительно слабого взаимодействия альфа- ИНФ-А с фенил-сефарозой. На степень связывания интерферона с лигандом большое влияние оказывает…»
Опять открылась дверь, вошла Великодворская.
– Миха, я, наверное, зря в аспирантуру пошла, – жалко сказала она. – Ты говорил – чай у тебя, да?
Дорохов достал из стола пачку.
– Заваривай, бездельница. Сахар в шкафу.
«Марк пишет Корнелию.
Имею честь передать Вашему Высокопревосходительству Корнелию стенограмму беседы майора Тума Нируца с капитаном Севелой Малуком.
Стенографирование проводилось скрыто.
Двадцать шестой день месяца гарпея, помещение резидентуры, что в башне Фасаила.
Нируц. Доволен моим поручением? Романцы называют такое «синекура». В присутствие являться не надо, на аресты ходить не надо, докладных писать не надо. Знай себе, беседуй с приятным человеком…
Малук. Ну, положим, два дня я провел в архиве, да еще неделю беседовал с этим приятным человеком в неприятном месте…
Н. Я незамедлительно приказал выпустить его из крепости. Как только ты попросил отпустить гончара, я пошел с этим к Светонию.
М. Благодарю тебя за то, что все было сделано без проволочек. Поверь, Пинхора незачем держать в крепости Антония.
Н. Что в архиве?
М. Записи о семье, а более ничего.
Н. Что ты теперь знаешь о Пинхоре? Что он за человек?
М. Он умный и совестливый человек.
Н. Что еще?
М. Он образован, как кохен первой череды. Он образован, как афинский ритор. Он блестяще знает историю. И в философии он сведущ.
Н. Что еще?
М. Он сносится с галилеянами.
Н. А тех, кто поддерживает галилеян деньгами, он знает?
М. Иных знает.
Н. Имена он тебе называл?
М. Он же говорил о добрых знакомых. Конечно, он называл имена. Я написал отчет.
Н. Я еще не читал твоего отчета.
М. Йонатан Шуви, держатель ссудной конторы «Опалим» в Тире. Вениамин бен Дан Хацор, главный механик на верфи в Доре. Гезер бен Асаф Геман, владелец тридцати меняльных лавок на побережье. Бенгадад бен Иегу Кушит, основатель оловянных копей вблизи Иезера. И еще некий Никанор из Сиракуз, собиратель древностей. Этот Никанор пятый год живет в Тире, скупает статуэтки и утварь, перепродает в метрополию.
Н. Ты справлялся о них в синедриональной канцелярии?
М. Я позавчера оставил в канцелярии запрос на этих пятерых. Признаюсь, поражен – какая огромная картотека у синедриональных. Все западное крыло Храма занимает картотека. Сотни тысяч папок, порядок абсолютный!
Н. Да, у них богатый архив.
М. А я ведь перед тем был в городском архиве. Там совершеннейшая путаница, сведений мало, романцы архив разорили.
Н. Что ответили из Синедриона?
М. О Никаноре из Сиракуз у них записей нет. А что до остальных, то это необычные люди! Я запросил о них несколько городских архивов.
Н. То-то я смотрю, ты стал списываться с архивами…
М. В городских архивах есть многое. Надо только искать в цеховых реестрах, а не в квартальных.
Н. Ты сказал, что это необычные люди.
М. Богаты, но состояния сделали сами. Ни один из них гроша не унаследовал. Незаурядные люди, талантливые. Вениамин Хацор, к примеру, изобрел невиданный способ ремонта судов. Корабль помещют в искусственный водоем, после чего спускают воду. Йонатан Шуви уже шестой год практикует в своей ссудной конторе перепродажу долговых записей. В его руках они становятся таким же средством расчетов, что и деньги. Кушит нанимает молодых дипломантов Schola в Яффе. Я помню ту Schola, я сам учился неподалеку. Там крепко поставлено обучение рудоплавильному делу, студиозусов обучают мастера из Иберии. Так вот, этот Кушит присматривает себе работников еще на втором году учения, а самым усердным из них помогает деньгами. Ты можешь себе представить такое? Это ведь кредит! Он оплачивает их обучение, а потом они рассчитываются с ним из своего жалования!
Н. Гончар говорил, что галилеяне получают деньги от этих людей?
М. Обмолвился несколько раз. Он совсем не умеет лгать. И скрывать ничего не умеет. Он очень беспокоится за Амуни. Что с Амуни?
Н. Выпущу завтра же! Я выпущу Амуни, выпущу Рома и Арафа, пусть проваливают или остаются в Ерошолойме, больше их пальцем не тронут.
М. Я понравился гончару. И он мне понравился. Достойный человек. Но беззащитный.
Н. Как?
М. Он умен, но доверчив.
Н. Ну, так ему недолго придется жить, коли он так доверчив.
М. Славный человек.
Н. Ты, я вижу, сдружился с ним.
М. И ты бы с ним сдружился.
Н. Не вздумай только оберегать его.
М. Он одинок.
Н. Все одиноки…»
…все закончится, – сказал Нируц. – Все закончится для нас – и споры, и погони, и страсть…
Он поднял к глазам стеклянный стакан, чуть качнул и закрутил темно-красную жидкость воронкой.
Севела протянул руку и взял со стола плошку с водой. В комнате было прохладно, но у него горело лицо. Он откинулся в кресле и полил на лоб. Холодные струйки, щекоча, сбежали по шее к плечам, на грудь.
– Мы будем тосковать об этом времени, – сказал Нируц. – У нас будут болеть колени и трястись руки. Мы будем мочиться по каплям, мы будем слезливы и болтливы… Мы будем переминать голыми деснами жидкую кашку. И нам тогда будет безразлично – с кем мы когда-то воевали, почему воевали… Чье учение было верным и нужным людям, кого приходилось убивать, а кого защищать. Не по тому мы будем тосковать, переминая кашку. Будем с неутолимой горечью вспоминать то время, когда мы могли прыгнуть в седло и проскакать тридцать миль… Куда проскакать, зачем – безразлично. Ты станешь вспоминать, как вы с Никодимом рубились с зелотами. Что это были за люди? Чего хотели? За что сражались?.. Наплевать тебе будет на то. Будешь думать лишь о том, что мог свалить крепкого бойца. Ты был быстрым и сильным, и шестопер в твоих молодых руках крутился, как легкая веточка… Будешь вспоминать, как мог прохлопотать на своей Иде до самого рассвета… А уж кто в то время заседал в Синедрионе, кто был наместником, почему Служба сбивалась с ног – это тебе будет казаться совершенной безделицей…
Нируц был пьян, они выпили три баклаги. Севела все ждал, что Нируц неловко поднимется из кресла и,
