Душа Петербурга

Ведь на тройке «в сребристый дым» унесено его счастье.

Летит на тройке, потонуло
В снегу времен, в дали веков…
И только душу захлестнуло
Сребристой мглой из-под подков.[406]

Даль голубая, даль золотая манит лететь по России.

Убогая Русь — источник любви беспредельной и бесконечного страдания. А. Блок называет ее своей невестой, женой, своей жизнью. Себя отделить от нее не может. Срослись они неразнимчато.

Любовь свою к родной земле рассматривает он как ценность ничем не обусловленную, абсолютную. Он готов подвергнуть ее любому испытанию, зная наперед, что все она выдержит.

Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.[407]

Россия остается для певца Прекрасной Дамы тайной, всю глубину которой он почуял, но не разгадал. И ему не было суждено явиться ее Эдипом. Со смиренным благоговением он склоняется пред ее глубиной:

Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю — и за дремотой тайна,
И в тайне — ты почиешь, Русь.[408]

И только порою, вдумываясь в эти строки, останавливаешься перед вопросом: не предстала ли ему Та, что являлась давно мелькнувшим видением, ушедшим в неозаренные туманы, вечно юная София в образе жены-невесты России.[409]

Приближение к северной столице порождает в поэте образы, столь понятные каждому петербуржцу.

Меж двумя стенами бора
Легкий падает снежок.
Перед нами — семафора
Зеленеет огонек.[410]

Лиловые сумерки, белоснежная метель, тяжелая поступь локомотива… А. Блок уже не стремится пронестись мимо печального Петербурга одним духом на «поющей и звенящей»[411] тройке. Его внимательный, ясновидящий взор оценил унылый край. На почве болотной и зыбкой,[412] над пучиною тряской возникла столица Империи. Окрест нее зачумленный сон воды с ржавой волной,[413] сквозь развалины поседелых туманов[414] виднеются места, заваленные мхами. Все болота, болота, где вскакивают пузыри земли.[415]

Страна древнего хаоса — вот материнское лоно Петербурга.

Напрасно и день светозарный вставал
Над этим печальным болотом![416]

К теме самого Петербурга подходит А. Блок с большой сдержанностью. У него совершенно отсутствуют стихотворения, целиком посвященные описанию самого города, характеристике его отдельных мест, какие можно найти у В. Брюсова, Н. Гумилева, О. Мандельштама и др. поэтов современности. Даже стихотворение «Петр», посвященное излюбленной теме поэтов — Медному Всаднику, осложнено побочными мотивами. И вместе с тем можно сказать: ни у одного из поэтов наших дней Петербург не занимает такого знаменательного места, как у А. Блока. В большинстве его стихотворений присутствует без определенного топографического образа, без названия — северная столица. Постоянно встречаем мы ее как место действия лирического отрывка. Лишь изредка промелькнет какой-нибудь знакомый памятник города, чуть намеченный все определяющими чертами.

Вновь оснеженные колонны,
Елагин мост и два огня.[417]

А. Блок предпочитает говорить, не отмечая определенных мест.

Чаще всего вводится какой-нибудь мотив, характерный для Петербурга, затем он исчезает, давая место описанию какой-нибудь уличной сцены и в заключение вновь прозвучит.

Так, например, введена в картину города синяя мгла.

Помнишь ли город тревожный,
Синюю дымку вдали…

Тема города прерывается. Как робкие тени проходят двое любящих, которых любовь обманула:

Шли мы — луна поднималась
Выше из темных оград.

Город, намеченный как фон, проникает в душу идущих:

Только во мне шевельнулась
Синяя города мгла.[418]

Так в станковых картинах кватроченто[419] тосканский пейзаж