Линия жизни, сказал тогда хиромант, пересекает ладонь наискосок. Она может быть короткой, средней или длинной, как и жизнь человека.
Странно все это, заметил хиромант, но совпадение тут удивительное. Помедлив, он смущенно признался, что всегда смотрит ладони у покойников.
Собственно говоря, он был никакой не хиромант. Потому и рассуждал вслух. Просто он был хороший человек, симпатичный такой старикан. И пытался, как видно, в меру своих скромных возможностей помочь людям.
Помнится, он ведь не сказал ничего плохого ни одному из тех, кто пришел к нему в тот день в его маленький домик на киловой горке. Кто заявился без приглашения. Скопом. И всем - гадай судьбу! А было их семеро. Самых разных, конечно. Я не был знаком со стариком, и Алина уговорила пойти. Чтобы узнать про свою судьбу. Она странная бывает, Алина... Можно подумать, что суеверная. Хотя нет, она реалистка. Ее вовсе не интересовало, например, будет ли она путешествовать, станет ли богатой, известной. Именно все такое, словно угадав сокровенное желание, напророчил старик одной особе из влиятельной семьи, в которой других проблем, похоже, не было. И особа счастливо зарделась. На ее месте, возможно, Алина тоже испытала бы приятные чувства. Возможно, в глубине души она иногда мечтала о чем-то таком, сказочном. Как мечтает всякий человек. Но Алина четко спросила старика: как долго она будет жить. И старик, посмотрев на ее ладонь, вдруг угадал один из случаев, который произошел с нею не так давно.
Это было и впрямь поразительно. Старик, держа у себя на коленях, на своей задубелой ладони, напряженную Алинину ладошку, ткнул скрюченным пальцем в извивы линий и произнес, на мгновение глянув на Алину блеклыми, словно вылинявшими глазами:
- Ваша жизнь уже могла оборваться год или два назад... но вы одолели смерть... теперь будете жить еще долго.
У Алины перехватило дыхание. Она справилась с собой и простодушно призналась:
- Да, я умирала во время родов.
И все посмотрели на Юрика - все, за исключением старика, который не знал, что это ее сын, потому что с Юриком, как с куклой, возились все по очереди. В тот момент, когда старик сказал про Алинину смерть, Юрик, от усердия высунув язычок, ощипывал красные лепестки герани, стоявшей на террасе, - он жил в особом младенческом мире, недоступном пониманию даже хиромантов.
Потом, когда ушли от старика, Алина показывала эту маленькую морщинку на своей ладони, соединявшую две другие, уже более глубокие и длинные.
Я отчетливо помнил: была поперечная бороздка, и она неровно сомкнула конец и начало двух параллельных линий, которые должны, как сказал хиромант, быть единой линией жизни.
А вот теперь, когда мы с Алиной знали то, чего никто пока не знал, она вдруг сказала мне:
- Посмотри... - и раскрыла перед моим лицом свою ладонь. - Ты видишь? Появилась новая бороздка, рядышком... - И произнесла со спокойной, уже осознанной убежденностью: - Скоро буду умирать второй раз... но не умру, наверно, - добавила она поспешно, жалея меня. - Ведь хиромант сказал, что я буду жить долго.
Я мгновенно взорвался, маскируя свою растерянность:
Какого черта ты занимаешься мистикой!.. 'Хиромант', 'линия жизни'!.. - с ехидцей в голосе передразнил я. - Думать больше не о чем, что ли?!
Но орать на Алину не следовало, и я хорошо это знал. Ей было сейчас и без того плохо. Я с ужасом пытался представить себе то состояние, в котором Алина теперь находилась. Однажды, во время встречи с отцом, с которым я не виделся несколько лет, я выпил на радостях больше своей нормы, нормы непьющего человека, и был в тяжелом похмелье, около двух суток. Мне казалось тогда, что противнее этого состояния быть не может. Но ведь меня, если вспомнить, мутило - и только. И болела голова. Алину же, кроме этого, еще и лихорадило, и бросало в жар. У нее и давление прыгало, и сердце барахлило, и все внутри низ живота и желудок - скручивало, как говорила она, тянуло, словно разрывало на части. Я понимал, что это кощунство - сравнивать ее состояние с тем, что мне однажды пришлось испытать после перепоя. Но худшей муки физической для меня, кажется, не было. И я сочувствовал Алине как мог. Тем более что такое ее состояние, означавшее зарождение новой жизни, продолжается не день и не два, а до самых родов.
- Давай завтракать, - сказала Алина, чтобы только больше не говорить на эту тему. - Сколько времени?
- Без десяти девять... Стоят, что ли? - Я поднес часы к своему уху, мне казалось, что с тех пор, как проводили в школу Гошку, прошло около часа по крайней мере. - Идут... И все-таки что ты намерена делать? - Мне хотелось немедленной ясности.
Алина неопределенно пожала плечами:
- Не знаю... Пока еще не знаю...
Но я видел, слышал в ее голосе, что она уже знает, что все уже решила без меня.
'Она всегда все знает! - мысленно разозлился я. - И про письма тоже все знает... А потом еще сетует, что я перестал ее понимать, что хуже к ней отношусь, чем прежде...'
- Мама, хочу к тебе на ручки! - потянулся к ней Юрик, словно чувствуя настроение матери.
Я встал и подошел к окну. Я опять подумал про письма, которые порваны были, конечно, не сегодня и не вчера, но сказал совсем о другом:
- Я вижу, Алина, ты уже вроде как не считаешься со мной...
- Что ты имеешь в виду? - вяло спросила она.
- Но ведь ты сама-то не сейчас, не только что узнала, почувствовала!
Она помолчала, задумчиво гладя волосы Юрика.
- Да... уже несколько дней...
- Но я ничего не замечал!
- Я старалась потихоньку... И вообще, как всегда поначалу, я не была уверена... Думала, может быть, это с желудком что-то... Пока это не часто... Она посмотрела на меня так, будто заранее виноватилась передо мной за все те тревоги и огорчения, которые навалятся теперь на нас вдобавок к другим заботам.
Я вздохнул и, подойдя к Алине, мягко обхватил ее голову ладонями и прижал к себе.
Юрик затих между нами, но ненадолго - тут же замолотил руками и ногами, и мать поставила его на пол.
Я обнял Алину, коснулся губами ее щеки.
Ты у меня совсем ещё молодая... - шепнул я.
Она с недоверием покосилась на меня, слегка отстранившись. Я тоже напрягся, ожидая, что сейчас она, как обычно, произнесет свою излюбленную, вроде бы кокетливую, но на самом деле очень ехидную фразу: 'Неужели? Можно подумать...'
Она, однако, молчала, все так же пристально глядя на меня.
А разве же не молодая? - как бы искренне удивился я, на самом деле провоцируя ее, хотя и подсознательно.
Она мягко, с оттенком легкой печали усмехнулась и заметно расслабилась, стала не такой напряженной.
- И ты у меня красивая... - Я снова хотел быть искренним.
- Старуха, - полушутливо перебила она, сдержанно принимая мою ласку. Целых тридцать пять лет!
- А я говорю: красивая... - А где Юрик? - спохватился я. - Что-то он притих...
Друг за дружкой мы торопливо пошли из кухни. В прихожей мы разделились каждый заглянул в свою комнату.
- Ах, вот он где!.. - Я остолбенел на пороге.
Юрик сидел за моим письменным столом и, высунув язычок от усердия, замазывал белым чертежным штрихом текст рукописи, начисто перепечатанный мной накануне.
Алина вынырнула из-под моего плеча, ойкнула и метнулась к Юрику:
- Ты что делаешь, разбойник?!
Я остановил ее:
- Не надо. Теперь уж все равно... Пусть мажет...
Я хотел было вернуться в кухню, куда и Алина должна была прийти, потому что мы так и не
