Шум воды, если угодно, служил своеобразным аккомпанементом той музыке, под которую на экране телевизора Ева совокуплялась с незаконным Адамом, то есть с Эндэа.
Наивный Юрик!
Он мечтал построить на Истре собственное бомбоубежище. Вместо грядок с луком, петрушкой, салатом... чем там еще?
Гею наконец-то дали на Истре участок. Шесть соток. Он был счастливчик.
Счастливчик Гей...
Хорошо звучит!
Он был одним из ста счастливчиков.
А другая сотня, которой соток не хватило, ждала второй очереди, и Гей говорил Алине, что ждать им этой второй очереди придется до скончания века.
Вот почему вторая сотня люто завидовала теперь сотне первой.
Счастливчик Гей...
Несколько лет назад будущий счастливчик Гей по своей инициативе создал так называемую инициативную группу. Из одного человека. То есть из самого себя. Группу по выбиванию резолюций, то есть по выбиванию счастья.
Впрочем, для создания так называемой инициативной группы тоже нужна была если не резолюция, то устная инициатива начальства.
И Гей предварительно получил ее.
Один высокий начальник из конторы социологов, которому до Гея, в сущности, не было никакого дела, потому что все, чего не было у Гея, у этого начальника давно было, как-то мимоходом, но вроде бы доверительно сказал Гею, что научные работники, в том числе и социологи, тоже имеют право на приусадебный участок.
Этой грошовой информацией, с одной стороны, начальник будто выказывал Гею свое особое расположение, с другой стороны - раз и навсегда отбояривался от Гея.
Начальник был ушлый, он по глазам Гея тотчас понял, что сей рядовой социолог, про которого можно было, пожалуй, сказать, что этот человек - вещь в себе, не то чтобы совсем уж решился попросить, но только собирался попросить, точнее, еще только думал о том, а не попросить ли ему в аренду, хотя бы на время, две маленьких комнатки в Дедове, загородном семейном пансионате для научных работников, поскольку у Гея большая по нынешним временам семья, и было им тесно в двух маленьких московских комнатках, а эти загородные комнатки в Дедове порой занимали, то есть арендовали, но не занимали, это ведь не одно и то же, совершенно одинокие социологи, у которых было где развернуться и в московских квартирах, отнюдь не однокомнатных, причем эти совершенно одинокие социологи не могли развернуться только на страницах своих статей и даже диссертаций, поэтому им хотелось развернуться хотя бы в семейном пансионате научных работников, но, поскольку и там надо было тоже творить, и как следует, эти совершенно одинокие творцы и творчихи не жили и не работали в Дедове, хотя, разумеется, арендовали его, что как бы автоматически повышало престиж этих совершенно одиноких творцов и творчих, вводя в круг наиболее деятельных, стало быть, научных, работников, ради которых государство и создало замечательный загородный семейный пансионат творческого типа.
Словом, нечто подобное прочитал ушлый начальник в глазах Гея, который был вещью в себе, хотя, скорее всего, Гей ни за что не сказал бы всего этого вслух, тем более начальнику, он бы и про свою просьбу об аренде, пожалуй, не заикнулся в тот раз, но мог заикнуться при следующей встрече, и начальник на всякий случай дал Гею грошовую и вместе с тем как бы весомую закрытую информацию, каковой, стало быть, отбоярился от Гея раз и навсегда.
И Гей как глава большой семьи с легкой руки этого высокого начальника превратился, значит, в инициативную группу по созданию приусадебного участка, точнее, по оформлению бумаги для создания приусадебного участка, где Гей собирался на лоне природы заниматься научными социологическими исследованиями.
Словом, несколько лет спустя на слегка пожелтевшей от времени бумаге красовалось ровно двадцать две резолюции ' у самых разных инстанций, которые то ли не препятствовали инициативе, то ли как бы даже способствовали заходу инициатора в еще более высокие инстанции.
Кстати, инициативная группа за это время разрослась с одного человека до нескольких, а потом, в один прекрасный момент, превратилась в правление садово-огородного товарищества.
То есть, если быть юридически точным, это случилось лишь после получения двадцать второй резолюции, которая вдруг оказалась последней.
И потом была жеребьевка.
И две сотни социологов, подпиравших к этому времени инициативную группу, разбились на две отдельные, а потому открыто враждующие сотни, потому что земли хватало только на одну сотню.
Гей говорил Алине, что совершенно неожиданно был получен еще один убедительный аргумент в пользу тезиса о слиянии города и деревни в нашу эпоху.
И в данном случае к этому слиянию стремилось не крестьянство, как было в прошлых десятилетиях, а городская интеллигенция, что придавало аргументу особый смысл.
И вот счастливчик Гей, привыкая к мысли, что теперь творческий процесс будет сопряжен с посадкой лука и редиски, ибо так предписывал статус этого самого товарищества, то и дело прикидывал, где он грядку разобьет, а где лунку выкопает.
Но тут вдруг возникла странная метаморфоза: каждый раз вместо мини-парника для огурчиков, накрытого целлофановой пленкой, - Гей видел такие у частников, нередко почти промышленных масштабов, например по Курской железной дороге недалеко от Москвы, - на месте матово-опалового шатра с золотистым огуречным цветом, пробивавшимся изнутри, возникало видение бетонного куба, зарытого в землю.
Бред, конечно.
Где он достанет столько дефицитного дорогого бетона?
Тут и двадцати двух резолюции не хватит.
И Гей брал из Красной Папки газетную вырезку, где воспроизводился мудрый совет помощника шефа Пентагона Т. Джонса:
- Выройте яму, накройте ее парочкой досок, а потом набросайте три фута земли. Если хватит лопат, каждый сможет сделать это.
Следовательно, все дело в лопатах.
Только от них и зависит, быть нам живыми или не быть, как считает господин Т. Джонс.
И Гей стащил на стройке лопату.
Лопата стояла теперь на балконе его дома в Архангельском переулке как гарант безопасности всей семьи.
Гей представил, как такая же лопата стоит на балконе дома, где еще сегодня жил Гей, который сжег себя вечером.
Наверно, купил он ее в скобяной лавке на углу какой-нибудь стрит.
А может, и на стройке стащил, как знать.
Впрочем, у них там на стройке, говорят, стащить ничего нельзя.
Но даже не в этом была великая разница между ними.
Между счастливчиком Геем и Геем обычным.
У того Гея, который сжег себя вечером, не было шести соток земли в садово-огородном товариществе, тут и гадать нечего.
Это было благо, которое давал только зрелый социализм.
А где же тому, обычному Гею было рыть яму, господин Джонс?
Кругом городской асфальт.
Разве что на помпезном газоне перед роскошным домом на соседней стрит, где жили чиновники какого- то ведомства.
Но об этом, конечно, нечего было и думать. Страж порядка, охранявший денно и нощно парадный подъезд, отберет немедля лопату. Да еще и неприятностей не оберешься.
Бог ты мой, думал тот, обычный Гей, что сжег себя вечером, ну кто же мог знать из тех деятелей, которые завоевали стране свободу, что земля недоступна теперь не только живому, но и мертвому!
Три фута своей земли - предел мечтаний.
Адам тоже был социологом, как ни странно.
Впрочем, ничего странного в этом не было. Социология ныне стала не только широко распространенной обычной профессией, как, скажем, профессия математика или физика, но и модной наукой. Может, как раз
