А Лунинск был родиной Гея.
И вот Гошка теперь с помощью цветных металлов, которые добывали, плавили в Лунинске, защищал эту родину от империалистов, и выходит, что от количества снарядов зависела и судьба Гошки, и судьба родины.
- Никак нельзя закрывать рудник и заводы! - сказал Гей понурому Мээну.
- Да я и сам знаю, что нельзя, - ответил тот и опять вздохнул. - Но Бээн говорит, что хочет гарантировать каждому труженику ежедневную яичницу.
- Хэм энд эгс, - поправил Гей.
Мээн подумал и сказал:
- Для кого - хэм энд эгс, а для кого - яичница.
Видно, бывал за границей, знает, что к чему.
Гей не стал уточнять, да тут и Мээн разговорился:
- Неплановая стройка - это бардак потому, что происходит вопиющая диспропорция в развитии народного хозяйства...
Ну и так далее.
Монолог трагика провинциального.
По правде сказать, Мээн обошелся без литературного словечка 'вопиющая'.
Это слово он заменил наиболее ходовым.
То есть использовал народное, как говорят и пишут, идиоматическое выражение.
Но суть от этого не меняется.
Диспропорция происходит.
Как ни крути.
И даже дураку ясно, что это за диспропорция.
Но дураку-то, может, и ясно, а вот Гею, как научному работнику, человеку хрупкого интеллекта и тонкой душевной организации, следует, наверно, объяснить популярно - насчет бардака, естественно.
Как подумал, должно быть, Мээн.
Потому что сказал Гею так:
- Ведь что происходит? Решил, например, кто-то, но обязательно наш Бээн, мало ли кто, но, конечно, такого же масштаба деятель, построить, например, птицефабрику. А как ее построить, если в планах развития народного хозяйства эта птицефабрика мало ли почему не запланирована? Никак ее не построишь. Законным способом. Вот Бээн или кто-то другой такой же и затевает стройку неплановую... - Мээн замер, как бы подчеркивая особый драматизм этого действия. - А как это происходит? Назначает Бээн выездную планерку. Прямо на месте будущей стройки. Где-нибудь на околице какого-нибудь совхоза. И без всяких предисловий - как обухом по голове: 'Будем строить птичник...' Хотя, может, кто думал совсем про другое. Коровник там или свиноферму. А тут вдруг птичник... Ну, птичник так птичник. А Бээн между тем начинает обкладывать данью всех по порядку: ты - сто тонн цемента дашь, ты - технику обеспечишь, ты - людей сюда завезешь...
- И так далее и тому подобное, - невольно вырвалось у Гея.
Мээн готовно повторил:
- И так далее и тому подобное. - И добавил: - И попробуй не дать, не завезти, не обеспечить!
Потом помолчал Мээн и сказал со вздохом:
- Такие дела.
И ни о чем больше Мээн в тот раз не сказал.
Неужели и так не ясно?
Даже дураку.
Показал всю картину изнутри...
Кстати, и сам Бээн, когда Гей, уже при встрече в Москве, опять завел разговор про неплановую стройку, вдруг выдал:
- Неплановая стройка - это бардак.
То есть использовал второй вариант своего универсального ответа.
И Гей остался при этом невозмутимым.
Значит, иммунитет у него уже выработался.
ИЗНУТРИ.
Такие дела.
Гея брала досада, что в его Красной Папке не было фотографии Бээна, которую следовало сделать именно в тот уик-энд, когда Бээн устроил расширенную выездную планерку на ударной, хотя и неплановой стройке птичника в Смородинке.
Длинный дощатый стол.
На скорую руку сколочен.
Почти под открытым небом.
На бетонные стены будущего птичника положены бетонные плиты.
Как раз над столом.
Остальная часть коробки зияет небесной бездной.
Видно, плит не хватило. Или кран поломался. А то и совсем иная причина! Мало ли какая! На то и расширенная выездная планерка, чтобы выявить причину и устранить ее немедля, не выходя из-за стола.
Почерк Бээна!
Жаль, конечно, что всего этого не отразишь в фотографии.
Только и было видно, что Бээн, массивный, как глыба, из которой предстоит сделать если уж не остальные плиты для потолка, то памятник самому Бээну, громоздится во главе стола.
И куда-то в сторону смотрит.
Может, спрашивает:
- А где Петухов?
Или произносит глубокомысленно:
- Вот вам и диалектика жизни...
А то и вовсе одно олово энергично роняет:
- Бардак!
Глядя на Алину, Гей мысленно ругал себя самыми последними словами. Какой там, к черту, эксперимент! Ведь он пошел с нею потому, что ему было приятно. Приятно - что? То, что она Алину напоминала? Да, и это. Но ведь если честно признаться самому себе, то приятно было и потому, что она красивая женщина, и она могла быть вовсе не похожей на Алину, при чем здесь похожесть! Может быть, подойти и обнять се? Да, он хотел этого, но что-то в нем было сильнее этого желания...
Значит, именно Пророков, а не Бээн являлся одним из первых, кто в грядущей гипотетической жизни, которая будет воссоздана из атомов и молекул, должен дать ответ: 'С чего же все начинается?' - чтобы в той новой жизни Адам и Ева, самоповторившись, смогли избежать нелепых ошибок, которые способны доконать их жизнь.
Не мог Пророков не знать всего этого.
Огромный был у Пророкова опыт.
Пророков годился Гею в отцы.
Иногда Гей мечтал о том, чтобы у него был отец.
Вроде как первый оборонительный эшелон.
И Гей доверял Пророкову.
Может, почти как отцу.
И надеялся на него...
Вот, между тем говорил себе Адам после того, когда 'Эрика' была разбита его превентивным - именно так это называется - упреждающим ударом, опять я оказался на обломках цивилизации.
И он бережно собирал пластмассовые части разбитой машинки, прикидывая мысленно, сколько раз и где, в каких редакциях, придется ему унижаться, вроде как интеллигентно выпрашивая, то есть выклянчивая, рукописи графоманов для рецензирования.
И он долго делил в уме довольно большую цифру - стоимость машинки, причем без доплаты за известные услуги, ибо пишущая машинка тоже была дефицитом, - на цифру весьма небольшую,
